почти как дома, простынях, и застонал от боли, которая, кажется, пронзала каждую его мышцу.

— Пить хочешь? — услышал он чей-то голос, но голова трещала так, что он даже не мог понять, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Да это его и не интересовало.

Зато стакан воды, оказавшийся возле его рта, вызвал яркую, ни с чем не сравнимую жажду…

— Погоди, — стакан убрали, когда он не выпил и половины. — Выпей, — ему протянули таблетку. — Это обезболивающее, тебе будет лучше.

Гарри покорно проглотил таблетку и получил возможность допить воду.

— Хочешь еще? Как тебя зовут?

Гарри осторожно помотал головой и с ужасом понял, что не знает, что ответить.

— Не помню, — выдохнул он, сглотнул и повторил испуганно: — Ой… Ничего не помню…

— Не бойся, с черепно-мозговой травмой так часто бывает. Поправишься, и все вспомнишь. У нас хорошая больница, мы тебя вылечим и все будет хорошо.

Лицо перед глазами расплывалось, и Гарри откинулся обратно на подушку.

— Дать тебе снотворного? Говорят, что сон — лучшее лекарство…

Но он и без этого уплывал куда-то, и это было так хорошо, так замечательно, особенно заботливые прохладные руки на висках, что на глаза навернулись слезы.

"Я поправлюсь и все вспомню, и узнаю, кто я..." — было его последней мыслью перед тем, как окончательно уснуть — крепко и без сновидений.

Глава 3. Что в имени тебе моем?

«Кто я? Что со мной будет?» — размышлял Гарри, пялясь в больничный потолок.

Только что прошел обход, сменились дежурившие ночью нянечки и медсестры, а перед глазами Гарри теперь долго будет стоять картина удивленных врачей — как те склонились над его постелью, не веря, что он может двигать руками и даже не загипсованной ногой. Его заставили несколько раз сжать и разжать пальцы, согнуть локти, колено, вытянуть носок ноги и натянуть к себе, и, если бы правая нога не была привязана к какой-то идущей с потолка штуковине, без сомнения, начали бы крутить и вертеть.

Он несколько раз услышал, что у него «потрясающая скорость регенерации», и, кажется, даже сообразил, что это значит, хотя в первый раз очень хотел спросить, хорошо это или плохо. Определенно хорошо. Плохо только то, что он ровным счетом ничего не может вспомнить.

Дни шли один за другим, и вот после того, как его свозили на рентген, правую ногу решили снять с растяжки — правда, гипс снимать пока не решились — вроде бы полагалось это делать не раньше чем через три недели. Гарри подумал, что с ума сойдет, но ему дали костыли и разрешили немного передвигаться по палате и ходить в туалет, который был там же.

Та самая добрая ночная нянечка, миссис Смит, которая была с ним в его первую ночь в больнице, принесла умывальные принадлежности и расческу. А потом и пижаму, которая принадлежала ее сыну, который давно вырос. Так что Гарри скоро перевели из экстренной хирургии в общую палату, и он стал как все. Вот только бы вспомнить, как его зовут, а то было так неловко, когда он не смог представиться соседям по палате — оба мальчика были явно постарше его и тоже на костылях, причем у второго в гипсе были даже обе ноги, вот только не бедро, а голень и стопа.

Дэниел и Уильям оказались братьями-погодками и тоже жертвами автомобильной катастрофы, в которой, увы, погибли их родители. А поскольку к Гарри никто не приходил, хотя объявление было давно разослано и опубликовано, то его приняли как товарища по несчастью, то есть сироту.

Из родственников у братьев оставались только дедушка с бабушкой — и дед был совсем больным, по крайней мене, бабушка все время за ним ухаживала и смогла приехать к ним в больницу всего один раз — передать необходимые вещи. И теперь братья гадали, отдадут их родственникам или поместят в патронатную семью. Тогда Гарри впервые услышал, что такое «Фостер-семья» и немного узнал об этом.

Через пару дней его соседям надоело звать его «эй, ты», хотя сам Гарри не видел в этом ничего необычного или неудобного, но новые приятели предложили ему самому выбрать себе имя и даже фамилию, и это привело его к раздумьям, которыми он тут же поделился.

— А вдруг я так и не смогу вспомнить свое настоящее имя?

— А вдруг оно тебе не понравится? — неожиданно спросил Дэн. — Мама говорила, что если человек чего-то очень-очень хочет, то это рано или поздно получается.

— Вот только родителей вернуть это не поможет, — срезал его энтузиазм Уилл и повернулся к Гарри. — Но вспомнишь ты или нет, все равно надо же тебя как-то называть.

И Гарри согласился. Вот только те имена, что он мог припомнить, ему не нравились, а брать имя или фамилию своего доктора или ночной няни, наверное, нельзя без спроса. А если он спросит, они могут подумать, что он хотел бы, чтобы они его…

Гарри прикусил губу. Да, он хотел, чтобы его усыновили, миссис Смит в особенности, но он никогда не будет об этом просить и даже намекать!

А потом Уилл предложил прикольную штуку: написать на бумажке все известные им троим имена и фамилии. Которые нравятся, конечно. И теперь Гарри сидел на постели, а вокруг него была разложена куча рваных бумажек — он выбирал себе имя.

«Оливер, Чарли, Джошуа… нет, Джошуа я быть не хочу, — он отложил карточку в сторону и продолжил. — Гарри, Элфи, Томас, Уильям, Джеймс… Уильям — классное, но точно не мое...»

— Это что за грязь? — возмутилась санитарка миссис Робертс, входя в комнату. — Сейчас же уберите!

Мальчишки дружно воспротивились, с трудом объяснив, что их сосед выбирает, как его будут звать. Та еще немного похмурилась, но, больше не найдя, к чему придраться, выдала всем лекарства и вышла, напоследок приказав все прибрать, как только они закончат.

— Конечно, миссис Робертс! — заявил Гарри. — Обязательно.

— Ты всегда такой правильный? — усмехнулся Дэн, но Гарри только пожал плечами в ответ.

Откуда он знал?

В конце концов у него осталось всего три карточки — Джек, Чарли и Гарри. Еще немного подумав, он вернул на место еще одну карточку — Джеймс. А