оружие начсоставу положено и вчера они его получили. Попрошу вас лично проверить — чтобы умели хотя бы правильно чистить и хранили как нужно. Сколько ни суши, здесь все-таки штольни, сыро. Доведите до личного состава, как следует держать его в боеготовом состоянии. Нам пока не до стрельб, но хотя бы сбережение оружия должно быть в порядке. И техника безопасности!

— Есть лично проверить.

— И еще: ваши подчиненные, с которыми вы сюда прибыли — справятся ли они с работой операционных сестер именно в вашем отделении? Я о Васильевой и Поливановой. С Саенко мне все совершенно ясно, краткосрочные курсы. Глаза толковые, но в остальном пока эмбрион.

— Справятся. Васильева начинала работу в травматологии с тридцать девятого года. В медсанбате себя показала очень хорошо. А Поливанова — фельдшер хирургического отделения райбольницы — вы понимаете характер работы? — с хорошим довоенным стажем. За обеих ручаюсь.

“Надо же, все фамилии помнит!” — удивилась про себя Раиса. У нее сразу с души отлегло, что ее командира никто никуда не отправит и главное, что он за них обеих ручается. Из коридора она едва успела выскользнуть незамеченной.

* * *

Самым непривычным в штольнях была тишина. Точнее то, что военный человек назвал бы тишиной — грохот разрывов снаружи здесь был не слышен совершенно. Хотя если бомбы рвались прямо над головами, это очень скоро становилось понятно по духоте и явственно ощущавшейся в воздухе пыли. Даже могучая вентиляция с трудом справлялась, когда снаружи взрывами поднимало в воздух тонны земли, пыли и битого камня. В остальном же здесь постоянно царил шум, усиленный эхом: штольни становились заводами, мастерскими, общежитиями. Хотя при взгляде на указатель на стене с надписью “Детский сад”, у Алексея сжималось сердце…

Обучение персонала кто-то с первых же дней окрестил “Инкерманским университетом”. Сразу на ум приходили недавние их занятия в Воронцовке и снова, и снова память возвращала к двум сгоревшим машинам в окулярах бинокля. На почерневшем борту одной из них еще угадывался красный крест. “Кто? И как?” Он знал, что Оля Васильева до сих пор бережно хранит затрепанный том Опокина, который, очень может статься, некому уже и возвращать. Хотя не может быть, чтобы никто не вышел.

Но скверные новости пришли с другой стороны, не от Керчи, а с моря.

— Алексей Петрович…

Странное дело. До сих пор Соколовский звал его исключительно по фамилии и званию. Вызвал по поводу обучения и статьи, хвалил за первую лекцию. Но в глазах — темнота, не тревога даже — боль. Что-то стряслось.

— Как коммунист, должен вам сообщить. Только что узнал в штарме: "Армения" затонула. Атакована с воздуха.

— Выжившие?

Никогда Алексей Петрович не говорил таким голосом. Сиплый, скрипучий, еле слышный. И склонился, на полголовы ниже стал.

— По предварительным данным — шесть-восемь человек. Прямые попадания, возможно, несколько бомб или торпед.

Огнев сглотнул. Выпрямился, став прямым, как палка, как старорежимный офицер на картинке. Хрипло откашлялся.

— Понятно, товарищ военврач первого ранга.

— Прошу вас… лучше это сделаете вы. Сообщить личному составу. Здесь знали друг друга практически все врачи. Как понимаю, вы тоже. Вы ведь больше года в Севастополе, так? Но все-таки, своей хирургической бригаде эту тяжкую весть придется сообщить вам.

Темно. Как темно все-таки в этом подземелье! И никакие лампы не спасают. Рассказывать не пришлось — они уже знали. Колесник, сжавшаяся, вдруг сделавшаяся совершенно маленькой, держала на коленях фотографию в картонной рамке. Кажется, она ни слезы не проронила, только глаза горели сухим, болезненным огнем и пальцы дрожали.

С фотографии смотрели незнакомые Огневу люди в белых халатах, врачи и сестры, человек двадцать пять, снятые на широком крыльце какого-то здания с высокими окнами, видимо больницы.

— Вот они, видите? — Колесник указала на трех девушек-сестер, стоявших в обнимку во втором ряду справа. Молодые, круглолицые, они легко и весело улыбались в объектив. — Мои девочки. Лучшие в нашем отделении. Никого из них больше нет, понимаете?

За спиной у Натальи Максимовны всхлипнула пожилая санитарка, та не глядя, обняла ее за плечи.

— Что чувствует командир, чьи бойцы погибли, выполняя его приказ? — Колесник воспаленным взглядом обвела товарищей. — Я не могла им приказывать… но это были мои девочки, я за них отвечала. И я нашла им место на борту. Теперь их нет. Они могли бы работать здесь, я могла бы забрать их с собой в Инкерман. Но я надеялась… что им там будет безопаснее.

Наталье Максимовне пока некому было объяснить, что на войне нет понятия “безопаснее”. И ее попытка спасти сестер своего отделения, добившись их эвакуации, дело понятное, и самое логичное. Если бы “Армения” благополучно дошла до порта, она бы хвалила себя за предусмотрительность. А теперь будет себя винить за то, что в чем нет ее вины. Как часто винит себя выживший! Не только командир, отдавший приказ наступать, но и штабной, находившийся в двух десятках километров от места боя..

“Это были наши машины! — вдруг ясно и отчетливо понял Алексей. — Те два мотоцикла ехали нам навстречу. Значит, сначала они встретили их”. И только одного нельзя было понять: кто же из наших не добрался. Точнее, добрался ли хоть кто-нибудь? Так несложно было для поднятия духа придумать хорошую новость…

Письма и похоронки. Ноябрь 1941

Почта № …. лейтенанту Огневу Александру Алексеевичу

Саша! Я попадал в переплет, но жив, здоров, в порядке и под Севастополем. Похоронкам из Керчи не верь, они не знают. Обратного адреса пока нет, узнаю — напишу. Дольше писать сил нету. Алексей Огнев. 30 октября 1941.

Где-то под Керчью

Извещение

почта №… старшине Поливанову Владимиру Ивановичу

Ваша сестра, ст. военфельдшер Поливанова Раиса Ивановна, уроженка гор. Бежица Брянской области, 1911 г. рождения, находясь на фронте, пропала без вести (убита) в октябре 1941 года.

Хуже списка безвозвратных потерь личного состава, который после четырех мучительных суток ожидания все же был заполнен и отправлен в штадив, только похоронки. С ними Денисенко медлил еще два дня. Он отчаянно хотел верить, что вышел хоть кто-нибудь. Потому что список потерь, его и уточнить можно, а вот ушедшие по адресам извещения о пропавших без вести, это как пуля. Свою цель непременно найдет.

“Южновой Варваре Яковлевне. Ваш муж, военврач 3-го ранга Южнов Василий Васильевич…” Не пришлось им вместе коротать век, не пришлось. Что может быть страшнее для одинокой, немолодой женщины где-то там, на севере, в эвакуации, в студеном чужом городе? Там, поди, уже