– Ха-ха, – сказало мне алоэ, – посмотрите на нее.

Преподавать собралась. Сама еще ничего не знает, а уже лезет.

– Я уже взрослая, – сквозь зубы произнесла я.

– О да, – усмехнулось алоэ, – конечно. Claro que sí.

Дверь в квартиру была приоткрыта. Я постучала, на всякий случай. В прихожей горел свет. Я потопталась на коврике, не решаясь шагнуть на светлый, без единого пятнышка пол. Никакой обуви у них в прихожей не было, а стоял высоченный, до потолка, шкаф с зеркальной дверью, в котором отражалась я – в светло-зеленой куртке, с кое-как повязанным синим шарфом, взлохмаченная. Из прихожей вели три двери. Одна, в ванную комнату, была приоткрыта. Две другие – захлопнуты.

– Добрый день! – поздоровалась я со своим отражение м, потому что больше никого поблизости не было.

– О! – послышался деловитый женский голос из-за закрытой двери. – Дана…

Дальше я не разобрала. Дверь распахнулась, и в прихожую вышла низенькая светловолосая женщина в черных обтягивающих штанах и светло-голубой кофточке. Кофточка морщинилась на животе и на локтях. Женщина была чуть старше моей мамы, но младше бабушки, фигурой напоминала Карлсона, а прической – фрекен Бок. Она что-то пожевала, прищурилась и напряженно-вежливо улыбнулась.

– Ты заблудилась? – ласково спросила она, а в комнату крикнула: – Дана, не выключай, это не учительница!

– Я учительница, – сдавленно проговорила я.

Брови женщины, выщипанные в тонкую ниточку и прокрашенные ярко-коричневым карандашом, поползли наверх; губы, подкрашенные перламутрово-розовой помадой, сложились в грустный смайлик.

– Вы Роза? – с усилием спросила я.

– Роза Васильевна, – поправила она меня, – а вы – Мария… Как вас по батюшке?

– Просто Маша, – твердо сказала я, и от этого сомнение во взгляде Даниной няни усилилось. Сама Дана так и не появлялась.

– Мне тут разуться? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно и по-взрослому.

– Только на пол-то не заступайте, – произнесла Роза Васильевна, – только помыла его, вот что.

– Конечно, – кивнула я.

Но устоять на одной ноге не получилось. Я опустила на полсекунды кроссовку на пол и вздрогнула: остался неожиданно огромный грязный след.

– Извините…

– Ничего, ничего, – нарочито бодро сказала Роза Васильевна, толкая дверь в ванную и извлекая оттуда швабру.

Я отвернулась и заметила на круглом стеклянном столике у стены пятьсот рублей. Неужели они для меня? Я повернула голову и столкнулась взглядом с Розой Васильевной.

– Ну, вы сначала позанимайтесь, – сказала она с подозрением.

Как будто я могу схватить деньги и убежать! За кого она меня принимает? К горлу подкатила тошнота, как в последний Новый год, когда мама заставила меня съесть кусок вареного говяжьего языка, который я ненавижу. Я и не ожидала, что няня девочки окажется такой противной. Бедная Дана!

Наконец я сняла кроссовки. Роза Васильевна забрала у меня куртку, распахнула двери шкафа и уставилась на шубы, которые занимали там все пространство, словно не решаясь их подвинуть. «Да бросьте мою куртку на пол, рядом с ковриком, мне все равно!» – захотелось крикнуть мне. Но она все-таки нашла сбоку крючок, сняла с него сумку из крокодиловой кожи, поставила ее на полку под шубами и повесила мою куртку.

– А вы проходите, проходите, Марья, в ту комнату проходите!

От Розы Васильевны слабо пахло фруктовой жвачкой и сигаретами.

Паркет в комнате блестел, как каток на задворках торгового центра, где работает моя мама. Я поскользнулась и схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Выдохнула, обвела взглядом огромную комнату: два черных кожаных дивана, между которыми в гигантском горшке росло лимонное дерево, увешанное плодами, и плоский телевизор во всю стену, как экран кинотеатра.

Сразу вспомнился учебный сериал Extra, который нам показывала Беатрис, и его герой, незадачливый американец Сэм, говоривший испанкам: «Я живу в музее». Девушки, хохоча, поправляли его: «Он хочет сказать, что работает в музее». А потом выяснилось, что Сэм и правда живет в доме, похожем на музей, потому что очень богат.

На экране телевизора застыли двое: черноволосый дядька и тетенька в полупрозрачном розовом халатике. Они напряженно смотрели друг на друга. «То ли он ее поцелует, то ли она ему пощечину даст», – подумала я.

На диване перед телевизором сидела девочка лет шести, крепкая, щекастая, вся какая-то насупленная, с туго заплетенными косичками, в короткой клетчатой юбке и фиолетовой кофточке с Минни Маус. Девочка упиралась обеими руками в спинку дивана, словно собираясь спрыгнуть, но при этом не отрывала взгляда от экрана и улыбалась. Ее хмурая улыбка напомнила мне Гусю. Он так всегда гримасничает, когда знает, что его сейчас отругают за шалость.

– Дана Андревна! – строго сказала Роза Васильевна. – К вам педагог пожаловал!

Мне показалось, «педагог» она произнесла с насмешкой.

– Будьте любезны, оторвите ваше королевское величество от дивана и шагом марш в вашу комнату заниматься! – продолжила Роза Васильевна, и Дана, по-прежнему не глядя на меня, заканючила:

– Ну Ро-о-о-зочка, ты обещала, что в этой серии она ему скажет, что у них ребе-е-енок будет…

Я вытаращила глаза. Мама до сих пор выразительно поглядывает на меня, когда в сериалах речь заходит о подобных вещах.

– Всё, егоза, шуруй учиться, – велела Роза Васильевна, погладила Дану по голове и ловко выхватила пульт у нее из рук.

Экран погас.

Дана бросила на меня быстрый взгляд и снова повернулась к няне.

– Ты обещала сере-ежки новые показать! Которые тебе Саша купи-и-ил!

Она ныла, улыбаясь, словно знала, что выглядит глупо.

Так взрослый изображал бы ноющего ребенка.

– Вот научишься по-испанскому говорить, покажу, – твердо сказала Роза Васильевна.

Я не решилась ее поправить.

– А это долго? По-испанскому учиться? – спросила Дана, перестав улыбаться и уставившись на меня исподлобья.

– Учиться говорить на испанском? – улыбнулась я ей. – Кто как учится. Я вот уже восемь лет занимаюсь.

Последнюю фразу я произнесла специально для Розы Васильевны. Но та подошла к лимонному дереву и сняла с него засохший листик, а потом провела пальцем по бортику горшка, проверяя, нет ли пыли.

– Я не об этом, – раздраженно сказала мне Дана, потом покосилась на няню и добавила спокойнее: – Сегодня нам долго заниматься?

– Не очень, – сдалась я, – все-таки первое занятие.

– Час, – сказала Роза Васильевна.

Повисла пауза.