– Ну да, правильный, спокойный, традиционный такой, скучноватый, – согласилась Аги. – Хороший врач будет, сто пудов. Ты-то врачом не собираешься становиться. Что бесит-то? Он наверняка про тебя вообще не думает.

– Это уж точно, – сказал Чурбанов. – А насчёт врачом… если хочешь знать, я и на медицинский пошёл, потому что Чуров. Подумал – а что я, хуже?! Не знаю. Вроде и хуй бы с ним. Но в каком-то смысле мне таким чуваком никогда не стать… Не то чтобы я хотел… Завидую, короче.

– Вот и завидуй спокойно.

– Я спокоен!!! – проорал Чурбанов в окно и заржал, глядя, как женщина, которая шла по тротуару далеко за территорией общаги, вздрогнула и перекрестилась.

* * *

Бщ-бщ-бщ – пробормотал машинист в наушниках. Электричка лязгнула и тронулась снова. Развилку за Рощино миновали шагом и снова начали разгоняться. Мимо мелькали станции, полуразрушенные и выщербленные платформы, сосны и папоротники. Чащи смыкались за электричкой, как вода. Пахло травой. Леса стояли уже полупрозрачные.

Чурбанов высунулся в окно, и всякий раз, как ему надоедало захлёбываться то жарким октябрьским ветром, то мелким ярким дождиком, Чурбанов смотрел вниз, и всякий раз ему попадался на глаза Чуров. Тот же как будто не замечал Чурбанова, но на самом деле не мог решиться и посмотреть вверх; и когда, наконец, всё-таки поднял голову, то Чурбанов как раз снова всунул голову внутрь, глянул на Чурова, и они встретились глазами.

Лес был всё в ярких обрывистых листьях, уступах, каменных провалах и поворотах – вот вдруг справа блеснёт море, а в нём солнце, а вот мимо пустых, заброшенных санаториев, лагерей, деревянных скамеек под соснами въезжают они в пустынную местность, потом дорогу пересекает грунтовка в кипучих лужах, за шлагбаумом ни машины. Мелкий дождик налетел и смыл грязь, и вот они въехали на маленькую одряхлевшую станцию, где улочка вилась по пологому склону вниз, где росли вдоль заборов рябины, клёны и черноплодки, где в лужах красные листья и синее небо пятнами, где перелески осыпались, а в лабазе у переезда продавали сникерсы, водку и сгущёнку.

Они вышли из электрички всей толпой, а электричка, взвывая и лязгая, отправилась далее, к Выборгу. Платформа была пуста. Вообще местность казалась пустынной. Но пахло дымом. Медики и примкнувший к ним Чурбанов прошли знакомой дорогой сквозь деревню. Там, за последним домом, на границе деревни, поля и леса, дорога всходила на пологий холм у старого воинского кладбища.

Кленовая рощица почти облетела, из травы острыми углами торчали листья.

– Красиво! – крикнула Юля и с размаху упала в листья.

К ней подбежала Алла и принялась забрасывать листьями сверху. К ним присоединилась Карина, а Марина влезла на нижнюю ветвь клёна, мечтательно перевернулась джинсами кверху и повисла, длинными волосами касаясь травы. Коля и Миша достали водку, а Чуров закуску. Что же касается Чурбанова, то он взял полиэтиленовый пакет и отправился в лесок за грибочками. Место это было давно ему знакомо.

Тогда Аги мотнула головой, откидывая чёлку назад, достала гитару и, бренча многочисленными фенечками, завела:

– Вечерело, пели вьюги, хоронили Магдалину, цирковую балерину. Провожали две подруги…

Будущий министр здравоохранения осторожно закрыл конспект и заслушал песню, подняв бледное узкое лицо, на котором ещё бледнее синели веки, а по бокам краснели уши.

– М-м, – сказал Чуров вполголоса.

Аги прихлопнула струны ладонью и чересчур громко переспросила:

– Что?

Кто-то разжёг костер. Чуров пошёл за хворостом в лес. Он ломал там сушняк, пока не нагрёб полную охапку, и потащился с ней к костру, а когда пришёл, все, кроме Чурбанова и его приятеля, сидели вокруг костра и мечтали вслух. Аги иногда пощипывала гитару, и та издавала слабые отдельно взятые звуки.

– Вот я бы хотела, – мечтала Юля, – чтобы посмотреть на человека и увидеть сразу, если он скоро умрёт. Скажем, какой-то индикатор. Ну, за месяц человек начинает мерцать, например, или светиться, и я раз – терапией его. И точка перестает мигать.

– Ты же сдуреешь так, – возразил ей Коля. – В семье тоже? Прикинь, если несчастный случай, предотвратить же ты не можешь.

– Ну, хотя бы только от конкретных болезней, – возразила Юля. – Всё-таки очень важное умение.

– Так и будет, – пообещал ей Чурбанов, глядя в небо, где вальсировали, прямо у него надо лбом, прехорошенькие диплококки рябиновых ягод, иногда начиная падать ему в рот, но он одним движением пальца ловил их и нейтрализовал. – Ты всё будешь видеть. Вот посмотри на Колю. Видишь? Он мигает, мерцает и светится.

– Уймись! – Коля несильно пнул его ногой.

Чурбанову уже казалось, что воздух приобрёл разную плотность: местами он стал густой, местами жидкий, как будто ячейки сети. По мере того как становилось темнее, погода делалась похожа на ту чёрную деревянную посудину, где по стенкам намалёваны тонкой кисточкой красные и золотые ягоды и листья. Потом вместо ячеек на тёмном воздухе стали приоткрываться форточки.

– А я бы хотела, – сказала Карина, – антибиотики подбирать быстро и эффективно. И сразу определять: нужен или нет, не назначать на всякий случай.

– Скоро вообще не будет никаких антибиотиков, – возразила Марина. – Резистентность же развивается. Будем всё генетическим редактированием лечить. Если уж такие мечты придумывать, то я бы как раз что-нибудь с генетикой хотела интересное. Чтобы, например, влезаешь в геном бактерии, там меняешь что-то, и она как шёлковая. Сразу служит на пользу человеку.

– Какие-то вы скучные! – сказал Лёня. – Вот я бы просто хотел народ удивить. Бессмертием, чем же ещё? Просто таким самым обычным бессмертием. Вот это был бы номер! Первый случай бессмертия среди рода человеческого… Мне бы сразу все поверили, что я врач хороший…

– А кого ты этим удивишь? Все остальные ведь уже помрут, когда выяснится, что ты бессмертный, – Аги прильнула к гитаре (отблески костра заплясали на её лице) и щипком извлекла высокую резкую ноту.

Тут Чуров увидел, что хворост уже прогорает, и потащился снова в рощу. Водка казалась Чурову разбавленной и почти не пьянила. Зато Чурову очень хотелось жрать, но булка и колбаски уже кончились. Голодный Чуров долго шарил по сухой песчаной земле в шишках и корнях. Набрал огромную кучу сухих веток и понёс их к костру.

Когда он вернулся, мечтания и прения о мечтаниях были в полном разгаре:

– Я в твои мечты не лезу, и ты в мои не лезь! – наскакивал Миша на Юлю. – Женщины же считают, что их несправедливо обделили? Вот и я считаю, что мужчин надо научить самостоятельно рожать! А то делаете что хотите!

Чуров зацепился кроссовкой о камень и рухнул почти в самый костёр, зацепив охапкой его край. Хватило и этого: огонь быстро взбежал по сушняку, повалил дым, сучья затрещали.