Дом, где Чурбанов устроил офис, был мрачным и ветхим шестиэтажным кирпичным строением неподалёку от «Балтийской». Входя с узенькой улочки в подворотню, визитёр попадал в маленький тёмный двор, где ничего не было, кроме бетонной клумбы, забитой залётными сухими листьями, и кучи битого кирпича. Над двором, в квадрате неба, висели провода. С трёх сторон стояли жилые дома, а с четвёртой во двор выходила стена хлебозавода. Оттого на дворе и на лестницах всегда пахло дрожжами.

Хлебозавод был о шести этажах, и круглые сутки во всех его окнах горел квадратный, напряжённый, ярко-жёлтый свет. Трижды в сутки в недрах хлебозавода, в самом большом цеху, начинала работать тестомешалка. Хлебозавод был сердцем этого тёмного, полуразрушенного квартала под снос, а тестомешалка – сердцем хлебозавода, и вот трижды в сутки, в десять утра, в шесть вечера и в два часа ночи, ровно в два, начинался замес: ровные мощные и тугие толчки сотрясали стену дома и сам дом. Глухо и густо: бух, бух, шмяк – через два раза на третий, – и подрагивали стулья, и свет помаргивал, потому что тестомешалка ощутимо сосала электричество. А на другой стороне дома спокон веку была булочная хлебозавода, и там продавали свежие булки и пшеничную водку.

И туда ходила баба Валя, которая всю жизнь, с самой блокады, работала на хлебозаводе. А хлеб был для бабы Вали богом. И он был её сердцем. И хлеба она покупала многовато, про запас, заплесневелым белым мякишем она кормила окрестных голубей. Но дочь бабы Вали вместо хлеба жрала водку, а внук бабы Вали отверг и водку, и хлеб, всему этому предпочёл «крокодил» и дома у бабки появлялся редко – обычно в дни пенсии.

Комната бабы Вали находилась прямо над офисом Чурбанова. Однажды вечером Чурбанов пришёл в офис и увидел, что с потолка капает зелёная вода. Баба Валя никогда их не заливала, и Чурбанов, беспокоясь, решил проверить – что с ней.

К тому времени баба Валя уже сильно состарилась. Когда она шла за едой через подворотню, то часто останавливалась и держалась за стену. Магазин-то находился совсем рядом, в том же доме, только с улицы. Чурбанов иногда предлагал бабе Вале сбегать за неё купить продуктов, но баба Валя всегда отказывалась. Сбивчивые её возражения сводились к тому, что Чурбанов того, что ей надо, не купит, а накупит не того, и ей, баба Вале, будет неудобно, да и есть она привыкла привычное, а непривычное привыкла не есть. А к тому же, если ей не ходить в магазин, то где же тогда ей повод погулять по подворотне, послушать ветер, увидеть тени при солнце.

Хотя вообще-то так складно баба Валя не объяснялась. Она говорила не очень членораздельно. Смысл ее речей Чурбанову приходилось угадывать.

Беспокоясь, Чурбанов вышел снова во двор, оттуда зашёл в дырявый мрачный подъезд. Во дворе собака, урча, глодала крупную кость. В подъезде было очень сыро и темно. По выщербленным покатым ступеням, хватаясь за гвоздеватые перила, Чурбанов поднялся на пролёт вверх. Вот и площадка первого этажа. Попытался нашарить звонок в квартиру бабы Вали, но рука наткнулась на что-то шероховатое, колкое. Звонок был напрочь выжжен, кнопка расплавлена до проводов. Чурбанов достал зажигалку. Теперь он увидел, что сгорела вся дверь. Дермантин выгорел и обуглился. Полопались тонкие струны, делившие его на ромбики.

– Суки какие, – проговорил Чурбанов вполголоса и постучал в дверь ногой.

Звуков не было так долго, что Чурбанов решил уже вызывать милицию. Но тут он услышал близкий кашель. Оказалось, что баба Валя давно стоит у самой двери. Чурбанов затаил дыхание – и баба Валя на той стороне тоже затаила дыхание. Но, понимая, что кашель выдал её, она вдруг не выдержала и закричала надтреснутым голосом:

– Жгите! Жгите! Можете хоть всё пожечь! У меня ничего нету! Не буду подписывать! Я вам говорила, у меня нет ничего!

– Баба Валя, – позвал Чурбанов. – Это я, директор Чурбанов. (Директором Чурбанов называл себя ради бабкиного доверия.) Впустите, пожалуйста. У нас течёт что-то зелёное с потолка.

Дверь приоткрылась, но света Чурбанов не увидел.

– Входите, – сказала баба Валя хрипло.

Чурбанов прошёл за ней через прихожую в маленькую комнату. Всё в ней было разгромлено. Под ногами блестело и хрупало стекло. В комнате было холодно. Свет не горел, а светло было оттого, что за окном, напротив, горели все квадратные жёлтые окна на хлебозаводе. Сочились сквозняки. Валялись обрывки тюля, битой пластмассы, какие-то игрушки. Окно тоже было разбито, правда, внешнее стекло вроде бы не выпало, а только треснуло. Дрожжами здесь пахло ещё сильнее, чем на лестнице и во дворе. Баба Валя была в пальто и валенках.

– Кто вам окна побил? И почему так мокро?

– Это аквариум, – сказала баба Валя так же хрипло и, Чурбанову показалось, горестно. – Уж рыбы-то не было. Одна вода. Петин аквариум был. Это за кредиты за эти за все. Это эти, которые… это дьяволы. Ничего у меня нету, больше нету ничего. Одна вода. Телевизор уже унесли у меня. Я при чём здесь, Петя умер давно. Стёкла побили. Подписывать я ничего не собираюсь, даже не предлагайте.

– Коллекторы? – догадывался Чурбанов. – Кредиторы? Петя умер? Когда?

– Давно уже умер, – сказала баба Валя. – Вот. Посмотрите. Одно стекло. Телевизор унесли, аквариум разбили. Всё разбили, – повторяла баба Валя, стоя в валенках посреди комнаты. – Вы дьяволы. Вы понимаете, что у меня нету ничего? – Чурбанов почувствовал, что баба Валя не очень хорошо соображает, кто перед ней. – Чего мне подписывать, когда телевизора уже нет, вы всё унесли…

– Баба Валя, это я, директор Чурбанов, сосед снизу, с фирмы, – ему показалось, что если баба Валя узнавала его раньше, то может узнать и сейчас, но нет:

– Вот, – баба Валя схватила его за рукав и заволновалась. – Видите? Вот это вот что, по-вашему, такое? Это вот телевизор ваш… Это вот ваши кредиты… Что вам ещё от меня нужно? Если Пети уже нет. То чего подписывать-то. Я всю жизнь на хлебозаводе, с блокады, проработала. Хлебозавод – это сердце города. Если хлеб есть, то и город живёт. А вы суки, дьяволы…

Чурбанову стало слегка не по себе. Баба Валя трясла его за рукав. В свете окон завода напротив глаза у неё косили и поблёскивали, и белёсые волосы тоже блестели, выбиваясь из-под шапки. Картина ясна. Давят на неё, чтобы квартиру отдала. Достанут бабулю до печёнок, она подпишет, не читая, и пойдёт бомжевать. А ей, пожалуй, и подворотню не пройти, и зимы этой она не переживёт.

– Давайте сделаем так, – сказал Чурбанов и высвободился из баба-Валиной щепотки. – Я схожу принесу хоть фанерку какую-нибудь. Окно прикрыть. А то тут очень холодно. Понимаете? А завтра электрика вызову. Если они придут, – Чурбанов попытался посмотреть бабе Вале в глаза и загипнотизировать её, но не смог поймать косой взгляд, – вы ничего не подписывайте! Я завтра найду вам адвоката, баба Валя!

Хорошего! Мы с вами возьмём их и просто выставим. Ладно? Мы их просто выкинем. Этих коллекторов или кто они там. А может, это просто бандиты.