столбами с вырезанными на них тайными знаками и установленными поверху черепами животных. Самый высокий шест украшал череп ведающего медом бера — тотемом конкретно нашего и нескольких близлежащих поселков. В других поселках племени и у других «шаманов» были свои тотемные животные. Дивислав про эти дела знал многое и даже одно время задумывался стать учеником волхва, но у Дмитрия интерес ко всему этому носил чисто культурологический характер, не более того.

Волхв Яролик был сыном Яробуда и моим двоюродным дядькой. Да и сам дед Яробуд был не последним человеком — он являлся старейшиной Лугово, важное уточнение — только населенного пункта Лугово, в отличие от военного вождя, что командовал всеми вооруженными силами племени. В других драговитских поселениях были свои старейшины и волхвы. Последние, служители культа, чаще всего духовно окормляли целый округ, состоящий из нескольких деревень. Совет же старейшин решал глобальные вопросы жизни племени, чаще всего вопросы войны и мира, посильной помощи нуждающимся и т.п. — в общем, государственным устройством припятьских славян была «военная демократия» в ее чистом и незамутненном виде.

Сейчас из дома верховного волхва племени пела сопель и одновременно до моего слуха доносились ритмичные стуки бубнов. Всякого рода «камлания» на памяти Дивислава Яролик со своими присными (учениками и заезжими коллегами — волхвами) устраивал регулярно, чуть ли не еженедельно. Усмехнувшись про себя, вспомнив один анекдот про чукотского шамана, потопал дальше.

Наш в прямом смысле этого слова «град на холме» — Лугово представлял собой скопление полуземлянок и хозпостроек различного назначения с кучевой бессистемной застройкой. Хозяйственные строения устраивались поблизости от жилищ. Нередко хозяйственные и жилые постройки объединялись под одной крышей. В некоторых случаях хозяйственные сооружения занимали свободные от жилищ участки поселения. Повсеместно встречались ямы-хранилища, над которыми устраивались деревянные навесы.

Стены наземных частей жилищ были каркасно-столбовыми: вертикальные столбы переплетались прутьями и обмазывались глиной. Полы были земляными, плотно утрамбованными. Крыши двускатные. Внутри жилищ вдоль стен устраивались лежанки или скамейки, укреплявшиеся тонкими столбиками. В качестве отопительных устройств использовались простые очаги диаметром около метра, под которых промазывался глиной или выкладывался из небольших камней или крупных черепков. В некоторых жилищах наличествовали и глиняные печи, своды которых делались из глиняных вальков. Иногда для печей делалась врезка-подбой в одной из стенок котлована полуземлянки.

Из городища спускались вниз две извилистые тропы. Одна из них вела к речному причалу, притулившемуся у подножия холма, вторая сбегала к возделываемым полям и пастбищам, ответвляясь к ремесленной слободе, где производились гончарные изделия и железо. Металлургическое производство, по большому счету, находилось за пределами деревни, у подножия холма, но хлипким частоколом все же было обнесено.

Дивислав ни выплавкой кричного железа, ни кузнечным делом особо никогда не интересовался. Поэтому своей новой личностью мне захотелось еще раз взглянуть на применяемые местными металлургические процессы, попытавшись понять, что здешние горе-металлурги делают не так. Дмитрий о правильной работе кричных горнов в свое время кое-что читал и видел, а потому была надежда разобраться и с местными производственными затыками. Конечно, я мог бы предложить построить более современные печи, но опять же, опыт у Дмитрия в этом деле был все больше теоретический, в своих силах я был совсем не уверен, а у Дивислава, в свою очередь не было никакого авторитета у местных металлургов, его бы просто никто из них не стал бы слушать. Ну, или бы выслушали и ответили примерно также как Градислав — затрещиной. Поэтому, надо было попробовать, так или иначе, внедриться в коллектив литейщиков и кузнецов. Благо, там у меня средний брат трудился, а во-вторых никаких цехов и цеховых секретов еще не было и в помине, что должно серьезно облегчить задачу.

На единственной в деревне кузни периодически работало несколько человек, в том числе и наш средний брат. Если это важнейшее для племени дело доверить исключительно одному человеку, то по завершении очередного похода или неудачной охоты можно остаться без кузнеца, а значит и без железа, что было бы для племени совсем неприемлемым. Поэтому руду приносили в случае неудачи в добычи лесного зверя все охотники, на работе в кузню тоже допускались практически все желающие, конечно, если они к столь ответственному делу относились со всей серьезности, без баловства. Более того, на кузни ежечасно и днем и ночью кто-то находился. Если не брать в расчет всякий бред про духов огня, то цели вахт были весьма прозаическими — охрана имущества и поддержание огня. Все обитатели Лугово периодически для розжига очага обращались или к соседям или непосредственно в кузню. Так, понятное дело, было проще и быстрей, нежели самостоятельно добывать огонь древним способом — трением дерева о дерево. В общем, кузня и гончарня являлись одним из краеугольных мест сосредоточения общественной жизни. Двумя другими местами были дом вождя, дом шамана и общественная мыльня/баня — место, где люди стирали свои вещи и сами периодически мылись, последнее было актуально особенно в холодное время года, летом для этих целей использовались естественные водные источники.

Снабжалась кузня рудой в основном стараниями охотников. Поскольку возвращаться домой с пустыми руками было не принято, то в случае неудачной охоты на обратном пути посещали солончак или копали руду, ну или летом приносили какие другие дары леса вроде орех и ягод.

Дорогу мне пересекла важно расхаживающая стайка шумных гусей, громко гогочущих.

Кузню заприметил загодя, по поднимающемуся в небо дыму от дров пережигаемых на угли.

Сложенная из камней конусообразная конструкция была горном, хотя, наверное, правильно было бы сказать, старалась выполнять эту функцию. И тут, в этой кузне все было таком: вместо наковальни — камень-валун, вместо мехов для нагнетания воздуха — глиняная трубка с поддувом силой человеческих легких и так далее и тому подобное.

Черн-Лучеслав сидел рядом с дымящей угольной кучи вместе со своим напарником Велосом, 17 лет от роду, что был на год младше Лучеслава, ну а третьим с ними на поваленном дереве важно сидел Лысань — лысый мужик 36-ти лет, старший как по возрасту, так и по положению во всем этом металлургическом хозяйстве.

И если Велос был таким же чумазым как и Лучеслав, то на их фоне не грязное, но загорелое, в шрамах, пропаренное кузнечным жаром, с вечно обгорелыми бровями и бородой лицо Лысаня смотрелось сурово.

Выплавкой железа сегодня не занимались, поэтому «потерся» пару часов с мужиками, поспрашивал их о том, как они работают с горном, да и направился обратно домой.

Начало темнеть. Рядом с гончарно-кузнечным кластером у подножия холма