Потому что отношения с соучениками у Миры не складывались. Если пара старшекурсников Криштиану Морейра и Фернанду Фару как-то робко пытались за ней вроде как поухаживать, то практически все остальные восприняли ее в штыки. Буквально со второй недели пребывания в Школе начались неприятности. И если сначала все выглядело как случайности, ну, мало ли, споткнулась и упала при входе в аудиторию на радость всем присутствующим, ну, подумаешь, нашли желающие посмеяться над мириными не самыми модными туалетами, ну, бывает, что именно ее попытались, слава Матери-Заступнице неудачно, обвинить в порче оранжерейной баррингтонии азанской, но обнаружив свое лучшее платье разорванным, она крепко призадумалась. А уж порезав на следующий день ногу битым стеклом, каким-то невероятным образом попавшим в ее балетки для танцев, она поняла, что речь идет о преднамеренной травле. И прихватив испорченное платье, направилась прямиком к директору, наплевав на то, что пятнает кровью из пострадавшей ноги паркет.

Директор Алмейда, надо отдать ему должное, принял ее сразу, увидев кровь, вызвал дежурного медикуса, молча выслушал и про насмешки, и про прямые подножки, и про доносы, и про испорченное платье, и про клей со стеклом в балетки. Так же молча осмотрел рану на ноге, пострадавшие вещи и пообещал разобраться. И разобрался, устроив допрос всем студентам с применением артефакта, отсекающего ложь. Результаты оказались… странными.

Узнав о зачинщиках издевательств, Мира буквально оторопела. Ими оказались студенты третьего года обучения: некромант Прошперу Ди Лурдеш Арантеш и Моника ди Магальяинс из огневиков. Им-то она зачем сдалась? Допустим, тот же Арантеш мог злиться на Диану, вывернувшуюся из его липких конечностей, но она-то тут при чем? И чем она не угодила Монике, которую в глаза не видала и о существовании которой слышит в первый раз?

Результатом разборок стал скандал, свидетелем которого оказалась вся Школа. Вот правильно говорят, не выбирайте себе огневиков во враги, тогда от вас останется то, что можно будет похоронить. А Диего Паулу Родригешу Алмейда был огневиком ранга нохоз, с перспективой прима, что означало максимальную «взрывчатость» носителя. То, что он счел нужным сообщить некроманту слышно было наверняка за несколько миль от его кабинета.

А счел он нужным сообщить и об отсутствии у Прошперу чести и достоинства, потому что только законченные трусы и моральные уроды позволяют себе издеваться над слабыми, и, что особенно неприятно, имеют мерзкую привычку выбирать для это представительниц слабого пола. Также директор отметил и непомерно раздутую гордыню некроманта, который третий год подряд зря протирает в Школе парадные портки, но все никак не может превысить слабенький ранг янлер, а способен только амбиции проращивать на пустом месте.

Завершилась беседа тем, что Алмейда назначил Прошперу наказание в виде декады в карцере и пообещал, что подобная выходка была предпоследней. «Мне надоело ограничиваться предупреждениями!» – орал он. «После любого, слышите, Арантеш, любого хоть самого малейшего нарушения Устава Школы Вас ожидает публичная порка с последующим публичным же выкидыванием за дверь Школы магии! Без права на восстановление!»

Беседа с Моникой ди Магальяинс прошла у директора не на таких повышенных тонах и подслушать подробности не удалось. Но вышла студентка из кабинета бледная и с крепко сжатыми губами. И ничего никому из подруг и прихлебателей так и не поведала. Зато в тот же день оба они, и Прошперу, и Моника принесли публичные извинения Миранде, пообещав, что подобное больше никогда не повториться. Сама Моника и еще несколько студентов и студенток, видимо уличенных в тех самых конкретных шалостях, отправились на самые неприятные отработки – в конюшню и на кухню. А в комнате Миры появился сверток с новым платьем и кошелек с шестью золотыми. «Компенсация за испорченные одежки и потрепанные нервы», – хмыкнула ехидная Диана. – «Дешевые у тебя нервы, должна я отметить!»

Самым неприятным последствием разборок для Миры стало резкое отчуждение большинства студентов и особенно студенток, практически возненавидевших ее за неприятности, перепавшие «королю» и его подпевалам. Иногда она думала, насколько забавная штука жизнь: пакостили одни, за что и поплатились, а в результате не залюбили именно ее.

Зато с Дианой и Агуштином их дружба только крепла, и именно воздушница периодически жестко давала отпор некоторым студенткам, пытавшимся после скандала «поточить зубки» о Миру. В их тройственном союзе, где Мире как магу земли досталась основательность, а Диане – порывистость, дианина резкость хорошо уравновешивалась мягкостью ее давнего приятеля Тейшейрой, чьей стихией являлась вода. Только у него получалось спокойно выносить как непредсказуемые перепады ее настроения, так и неожиданные выплески энергии. Мира втихаря надеялась, что из этой застарелой дружбы со временем получится нечто более напоминающее взаимную симпатию, а, может, и впрямь нежные чувства. И в противовес не принимающих Миру студентов в их компанию постепенно влился Фернанду Фару, продолжавший выказывать ей скромные знаки внимания, что немедленно стало поводом для Дианы позубоскалить о несчастном влюбленном. Впрочем, и Мира не оставалась в долгу, умудряясь насмешками удерживать подругу от лишних телодвижений. Например, отговаривая ее от посещения тренировочного зала.

– Я, пожалуй, пойду в зал… потренируюсь…

– Ди, ты совсем с ума сошла?

– Нет, я еще на полдороге!

– Ага. И идешь ты сейчас в тренировочный зал не потому, что тебе там и впрямь потренироваться захотелось, а потому что там сейчас по расписанию занятия у группы Тейшейры. Уже вся Школа сплетничает, что ты за ним бегаешь!

– Я за ним не бегаю! Я… это… охочусь. И не порти мне настроение – у меня тонкая душевная организация!

Настолько тонкая, подумала Мира, что твоей душевной организацией хорошо врагов по маковке отоваривать – смертельный исход гарантирован.

– Слушай, Диана-охотница, ты, это, временно заканчивай промышлять добычей бедного Агуштина, и начинай уже готовиться к завтрашнему зачету по бухгалтерии, а? Сам он себя не сдаст! А Агуштин и завтра из Школы никуда не сбежит. Успеешь еще… заохотить.

Диана принималась ворчать, обзывала Миру приземленной, скучной и ни разу не нормальной, но усаженная твердой рукой за учебники, начинала готовиться к сдаче зачета. А еще помогал готовиться к семинарам и практическим занятиям Фернанду Фару, ставший за последние месяцы частым гостем в их комнате.

В отличие от большинства студентов, разве что не плевавшихся ей вслед, Фернанду продолжал ненавязчиво присутствовать при чаепитиях, приносить маленькие букеты цветов, объяснять непонятный Мире с Дианой, но им самим уже пройденный материал, и как-то незаметно стал своим в их маленькой компании, которая теперь насчитывала четыре человека. Мира уже не съеживалась, когда он целовал ей руку, а даже как-то чувствовала себя обделенной, если этого не происходило.