Нет…Он не напишет ей об этом. Не напишет о вшах, смертным поедом съедающих тебя настолько сильно, что ты не можешь неделями заснуть. Нет…Он напишет, что у него все хорошо! Спросит о сыне и дочке, ворчит ли дед Федька? И далеко от них немцы? Каков урожай? И живы – здоровы их многочисленные родственники? Он не напишет о своих бедах и лишениях, пусть Акуля не волнуется…

– Эй, служивый!– хриплый прокуренный голос окликнул его в тот момент, когда он уже заканчивал обход территории, борясь с навалившимся сном. Резко сдернув автомат с плеча, Петр направил его в сторону кустов, откуда ему послышался голос.

– Тормози, братан!– из-за толстой корабельной сосны на полянку перед колючей проволокой вышел мужик в черном ватном бушлате и шапке ушанке с опущенными ушами. Сквозь гнилые желтые зубы, он, лениво поплевывая, шел к нему, засунув руки в карманы.

– Стой стрелять буду!– угрожающе спокойно произнес Петр, передернув затвор ППШ, направив его прямо в грудь зэку, идущему на него.

– Да, не кипишуй ты!– из-за спины первого урки вышел еще один, пониже ростом и шире в плечах. Сквозь неплотно застегнутый ворот телогрейки виднелась густо татуированная кожа.– Мы ж без зла…закурить дай!

– Не курю!– коротко бросил Петр, почему не поднимая тревогу. Что-то его останавливало, что-то внутри, какая-то внутренняя нерешительность, словно он действительно верил в их добрые и вполне естественные намерения.– Стоять!– снова прокричал он, решив, что если зэк приблизится к проволоке еще на пару шагов, то придется стрелять.

– Стою, братан!– поднял руки вверх первый, усмехаясь беззубой улыбкой.

– Мы ж по-хорошему…Курить охота – сил нет!– теперь вперед выступил невысокий, чуть обогнув первого.

– Не курю!– палец Петра на курке задрожал. Он никогда не стрелял раньше в людей, никогда не убивал, оторопь брала от этого ощущения превосходства.

– Так хоть подкурить бы…Пару спичек…

– Сказал, не курю!– отрезал Петр.

– Ах ты, сука ментовская!– второй ринулся из-за спины напарника с быстротой молнии. В предрассветном густом тумане, клубящемся у влажной земли, мелькнуло острое жало финки, которое Подерягин еле успел заметить. Палец на спусковом крючке автомата непроизвольно дернулся, нажимая на спуск. Короткая каркающая очередь прорезала сумерки яркой прерывистой лентой. Петр увидел, как тугие пули разрывают телогрейку на груди бросившегося на него зэка, как второй хватается за шею, как кровь хлещет из порезанной шальной пулей простреленной шеи.

– Сука…– прошипел первый, падая на землю у самой колючки. Отверстия на черном бушлате на спине еще дымились.

– Подерягин!– на крыльцо, спешно набрасывая шинель, одновременно доставая из-за пояса пистолет, выбегал лейтенант Зубов. Следом за ним, громко топоча коваными сапогами, выскакивали остальные из его роты, уже вооруженные и готовые ко всему. Петр устало закинул автомат за спину, выпрямился, стараясь не глядеть на только что застреленных им людей.

Прохор Зубов вместе с Табаркиным прибежали первые. Один бросился к колючке, а второй ободряюще похлопал друга по плечу, проверяя, цел ли?

– Это что такое?– осмотрев лежащие тела, уточнил лейтенант.

– Зэки!– коротко ответил Петр.– Пришли, попросили закурить…Потом кинулись на меня, я стрелять. Вот…

– Ты что с ними разговаривал?– от удивления глаза лейтенанта испуганно расширились.

– А что ж в них сразу стрелять надо было? Люди все-таки…какие-никакие,– пожал плечами Петр, поправляя оружие.

– Сначала надо было сделать предупредительный выстрел, рядовой! Согласно устава…– за спиной столпившихся солдат из разведроты появился особист дивизии в кожаном до пят плаще фуражке с синим околышем. Он легко перепрыгнул колючку, присел рядом с трупом. Перевернул его на спину, прощупав пульс.

– Оба наповал!– сообщил он, обыскивая карманы зэков.

– Знатный ты стрелок, Петр Федорович, – рассмеялся Табакин, но тут же осекся, заметив строгий взгляд особиста.

– Кажется наши бегунцы…– майор Тополь брезгливо отряхнул руки, встав с колен.– То-то местная милиция будет рада! Одной головной болью меньше…

– Лейтенант Зубов, рапорт о случившимся мне и командиру дивизии на стол. Подерягина с караула сменить…

– Есть сменить…– хмуро кивнул Зубов, покусывая нижнюю губу, уперев взгляд в раскисшую землю.

– До выяснения всех обстоятельств рядового поместить на гауптвахту.

– Есть поместить!– Прохор вяло протянул руку Петру, забирая автомат.

– Да что же это такое творится?!– возмутился Табакин.– Солдат на посту защищался, застрелил двух бандитов, а ему вместо медали на грудь, еще в «холодную» запихнули! Братцы! Где справедливость-то?

Но никто его уже не слушал. Четверо из их роты полезли за телами убитых зэков, а двое, следуя приказам лейтенанта Зубова, повели Петра к старому дощатому сараю, выполнявшему в части функции гауптвахты.

– Братцы. Как же это….– растерялся Гришка, но ответом ему было лишь надрывное карканье воронья, уже закружившегося над лежащими трупами.

« В оккупации »

4

Май 1942

После всех событий, произошедших после того, как немцы вошли в город и их деревню сельчане долго не могли успокоиться. То там, то здесь возникали группки людей, которые живо обсуждали события, произошедшие на площади перед сельсоветом. Кто-то осуждал сына Степаниды, намекая на то, что погиб зазря, кто-то наоборот восхищался его мужеством. Ведь он один, по сути, сумел противопоставить себя всем немецким солдатам вместе взятым.

Колька, наведя порядок в сараях, вместе с дедом Федором отремонтировал конскую сбрую – наступал период полевых работ, а теперь сидел на завалинке вместе с Шуркой, мастеря ей свистульку из глины. Акулина готовила вечерять, а дед Федька сидел рядом, о чем-то задумавшись.

Солнце медленно и неуклонно садилось за горизонт, оставляя после себя на небе размытые ярко розовые волны.

– Завтра ветрено будет…– произнес дед, закуривая ароматный табачок, набив его в самодельную узкую трубку, вырезанную из осины.

– Дед, а дед…– позвал его Коля, отвлекшись.– А немцы к нам надолго?

– Не знаю, внучек, мабуть может навсегда,– с горечью в голосе произнес старик, выдыхая терпкий дым вверх аккуратными круглыми колечками.

– А дядька Васька теперь за них?– спросила Шурочка, наблюдая за братом, нетерпеливо ерзая на месте, желая тут же опробовать новую игрушку.

– За них…– вздохнул дед Федор.

– Значит он враг народа?– невинно поинтересовалась Сашка, даже не представляя, что это слово может значить.

– Цыц, егоза!– прикрикнул на нее старик.– От горшка два вершка и туда же…Политику обсуждать. Свой он…Наш деревенский! Сама видела. Как комендант этот поступил. У Полухина и выбора-то не было! Помирать никому не хочется. Тем более так по-глупому…

– По глупому это конечно…– через невысокий, в половину человеческого роста плетень к ним во двор заглянул лысый мужчина слет сорока, через все его лицо шел широкий , плохо зашитый в свое время, шрам от сабельного удара. Одет он