Вот и сейчас он словно не ждал одобрения от этих двухпожилых, утомленных мужчин, а отдавал им приказ, который они обязаны были выполнить.И Гомер, — в который раз — спросил себя: что же это за человек?

Командир периметра переглянулся с начальником, насупился,собираясь возразить, но лишь обреченно махнул рукой.

— Решай сам, Хантер… Тебя все равно не переспоришь.

Жавшийся у входа старик насторожился: этого имени ему раньшена Севастопольской слышать не приходилось. Не имя даже, а кличка — как и у негосамого — никакого, разумеется, не Гомера, а самого заурядного НиколаяИвановича, нареченного именем греческого мифотворца уже тут, на станции, засвою неуемную любовь ко всяческим историям и слухам.

…«Ваш новый бригадир», — сказал полковник дозорным, с хмурымлюбопытством оглядывавшим плечистого новичка в кевларе и тяжелом шлеме. Тот,пренебрегая этикетом, равнодушно отвернулся от них: туннель и укрепления,похоже, интересовали его куда больше, чем вверенные ему люди. Подошедшимзнакомиться подчиненным протянутые руки сдавил, но сам представляться не стал.Молча кивал, запоминая очередное прозвище, и пыхал в лицо синей папироснойгарью, обозначая дистанцию. В тени приподнятого забрала мертвенно, тусклопоблескивал окантованный шрамами глаз-бойница. Настаивать никто из дозорных нитогда, ни позже не отважился, и вот уже два месяца его называли просто «бригадиром».Решили, что станция раскошелилась на одного из тех дорогостоящих наемников, чтовполне обходятся без прошлого и без имени.

Хантер.

Гомер беззвучно пожевал странное слово на губах. Большеподходит для среднеазиатской овчарки, чем для человека. Он тихонько сам себеулыбнулся: надо же, помнит еще, что были такие собаки. Откуда это все в головеберется? Бойцовая порода, с куцым обрубленным хвостом и срезанными под самыйчереп ушами. Ничего лишнего.

А имя, если повторять его про себя долго, начинало казатьсянеуловимо знакомым. Где же он мог слышать его раньше? Влекомое бесконечнымпотоком сплетен и баек, оно некогда зацепило его чем-то и осело на самое днопамяти. А сверху уже нанесло толстый слой ила: названия, факты, слухи, цифры —все эти бесполезные сведения о жизни других людей, которые Гомер с такимлюбопытством слушал и так усердно старался запомнить.

Хантер… Может быть, рецидивист, за голову которого Ганзаобъявила награду? Старик бросил пробный камень в омут своего склероза иприслушался. Нет, мимо. Сталкер? Не похоже. Полевой командир? Ближе. И, вродебы, даже легендарный…

Гомер еще раз исподтишка глянул на бесстрастное, будтопарализованное лицо бригадира. Его собачье имя ему все же удивительно шло.

— Мне нужна тройка. Возьму Гомера, он знает здешние туннели,— не оборачиваясь к старику и не спрашивая его согласия, продолжал бригадир. —Еще одного можете дать по своему усмотрению. Ходока, курьера. Пойду сегодня же.

Истомин суетливо дернул головой, одобряя, потом,опомнившись, вопросительно поднял глаза на полковника. Тот, насупленный, тожебуркнул, что не имеет ничего против, хоть все эти дни и сражался так отчаянно сначальником станции за каждого свободного бойца. С Гомером советоваться,похоже, никто не собирался, но он и не думал спорить: несмотря на свой возраст,старик никогда еще не отказывался от подобных заданий. И на это у него были своипричины.

Бригадир оторвал от стола свой пудовый шлем и двинулся квыходу. Задержавшись на миг в дверях, бросил Гомеру:

— С семьей попрощайся. Собирайся надолго. Патронов не бери,я выдам, — и канул в проеме.

Старик подался, было, за ним, надеясь хотя бы в общих словахуслышать, к чему предстоит готовиться в этом походе. Но когда он показался наплатформе, Хантер был уже в десятке своих широких шагов, и догонять его Гомерне стал, а только покачал головой, провожая взглядом.

Вопреки обычному, бригадир остался с непокрытой головой:забыл, задумавшись о другом, или, может, сейчас ему не хватало воздуха. И когдаон миновал стайку бездельничающих в обеденный перерыв молоденьких свинарок,вслед ему брезгливо зашуршало: «Ой, девочки, надо же, какой урод!».

* * *

— Где ты его только выкопал? — облегченно обмякнув на стулеи протягивая пухлую ладонь к пачке нарезанной папиросной бумаги, спросилИстомин.

Говорят, листья, которые с таким удовольствием курили настанции, сталкеры собирали на поверхности где-то чуть ли не в районеБитцевского парка. Как-то раз полковник шутки ради поднес к пачке «табака»дозиметр; тот и вправду принялся нехорошо пощелкивать. Старик бросил курить водночасье, и кашель, терзавший его по ночам, стращая раком легких, сталпонемногу отступать. Истомин же в историю о радиоактивных листьях веритьотказался, не без резона напомнив Денису Михайловичу, что в метро в той илииной степени «светится» все, за что ни возьмись.

— Старые знакомства, — нехотя отозвался полковник; помолчав,довесил: — Раньше он таким не был. Что-то произошло с ним.

— Да уж, судя по его физиономии, что-то с ним определеннопроизошло, — хмыкнул начальник и тут же оглянулся на вход, словно Хантер могзадержаться и случайно его подслушать.

Командиру защитного периметра грех было жаловаться на то,что бригадир нежданно вернулся из холодного тумана прошлого. Едва появившись настанции, он превратился чуть ли не в главную точку опоры этого периметра. Но доконца поверить в его возвращение Денис Михайлович не мог до сих пор.

Известие о гибели Хантера — страшной и странной — туннельнымэхом облетело метро еще в прошлом году. И когда два месяца назад он возник напороге полковничьей каморки, тот поспешно перекрестился, прежде чем отперетьему дверь. Подозрительная легкость, с которой воскресший преодолел блокпосты —будто пройдя сквозь бойцов, — заставляла сомневаться в том, что чудо это былоблагое.

В запотевшем дверном глазке виднелся вроде бы знакомыйпрофиль: бычья шея, выскобленный до блеска череп, чуть приплюснутый нос. Ноночной гость отчего-то застыл вполоборота, опустив голову и не делая попытокразредить загустевшую тишину. Укоризненно посмотрев на откупоренную бутыльбраги, стоявшую на столе, полковник вдохнул поглубже и отодвинул засов. Кодекспредписывал помогать своим — не проводя различий между живыми и мертвыми.