А вдруг все пойдет не так, совсем как-нибудь плохо?

После двухчасовых колебаний Шенк твердо решил, что пора приступать к действиям. А то ведь так они могут и сами вернуть эти карты, и пойдет тогда весь его замысел насмарку. Он поднялся наверх и с замиранием сердца вступил в таинственную твердыню жизнеописательницы. Она все так же сидела за своим столом, спиной к нему. Его глаза жадно впитывали это восхитительное зрелище, четкую кривую плеч и нежный, беззащитный затылок (волосы жизнеописательницы были уложены узлом). А потом он стоял рядом с ее столом, а она его не замечала, во всяком случае ничем не выказывала, что замечает.

Странным образом за недолгий, всего несколько шагов, путь от двери до вот этого, где он остановился, места вся его уверенность бесследно испарилась. Он ждал, отчаянно надеясь, что она поднимет голову. Он даже попробовал прочитать, что написано на лежащей перед нею бумаге. В конце концов он принудил себя заговорить, однако вместо слов получился неопределенный скрип, каковой он находчиво замаскировал покашливанием. Жизнеописательница строго вскинула на него глаза — и не только она, но и все, находившиеся в этой непривычной к громким звукам комнате. Заговорить с ней было мучительно трудно, но теперь трудность возросла стократно, Шенку казалось, что он обращается ко всему этому обществу, ко всем ее друзьям и коллегам. Ему страстно хотелось убежать, вернуться к привычной безопасности карт.

— Я пришел взять альбом. Вы брали… Вам приносили… Прошлым вечером. Это в смысле вчера.

Но она уже вытащила требуемое из-под груды книг и документов. Шенк обратил внимание, какие сильные у нее руки.

— Этот? — Жизнеописательница протянула том Шенку. Ее коллеги успели уже утратить к нему всякий интерес.

— Да. Спасибо.

Альбом оказался на удивление тяжелым. Так что же, испугался Шенк, это и все? Что же теперь — повернуться и уйти? Жизнеописательница уже взялась за отложенное было перо.

— Как я понимаю, вы работаете по графу Зелнеку?

— Да.

Чуть пониже ее левого уха чернела восхитительная родинка. А этот скучающий вид, эта небрежная уверенность — такое, как правило, позволяют себе лишь самые выдающиеся красавицы.

— А также по его слуге Пфитцу?

Шенк спросил это, чтобы выглядеть посвященным, спросил, чтобы она почувствовала, что он уже проник в область, кою она считает нераздельной своей собственностью. Спросил потому, что больше сказать ему было нечего — только попрощаться и уйти.

— Пфитцу? — удивилась жизнеописательница. — Я никогда о нем не слышала.

Шенк ничего не понимал. Неужели она настолько еще слабо ознакомилась с жизнью графа, что даже не знает о существовании этого персонажа? Но он не отступал. Он хотел блеснуть перед нею своими познаниями о графе, которые — как знать? — могут и пригодиться ей в дальнейшей работе. А потому он продолжил:

— Я работал с планом постоялого двора, где остановится граф во время своего визита в Ррайннштадт. Пфитц спит на полу, рядом с его кроватью.

Жизнеописательница явно смутилась и даже слегка встревожилась. Она трогала и перекладывала тяжелые книги, загромождавшие ее стол, словно ища у них поддержки.

— Я никогда не читала ничего о Пфитце. Видимо, я как-то упустила его из вида…

Шенку открывалась прекрасная возможность сделать сильный ход — и он ее не упустил.

— Как же так, ведь Пфитц — вернейший из слуг графа, они с ним неразлучны. Мне точно попадалось что-то на этот счет в Отделе анекдотов.

— А у вас есть ссылка? Я хотела бы посмотреть.

— Мне не составит никакого труда навести все необходимые справки. Доверьте это мне.

Облегченная улыбка, появившаяся на лице жизнеописательницы, выражала ее признательность за предложенную помощь лучше всяких слов. У Шенка кружилась от радости голова, он никак не ожидал, что его блеф увенчается столь блистательным успехом.

— Подберите все, что только можно, — сказала она, — и принесите мне. Я буду вам очень благодарна.

Шенку хотелось бы узнать больше, много больше. Кто эта женщина? Как ее зовут? Но спешить было нельзя, спешкой можно все испортить. Теперь у него был повод повидаться с ней снова. Он распрощался и пошел к себе вниз, ступая по каменным ступенькам, как по облакам.

Блеф, конечно же, удался, но теперь Шенку требовалось раскопать какую-нибудь информацию о Пфитце. Для начала он сунулся в Генеральный каталог, но не обнаружил там никого даже с отдаленно похожим именем. Собственно говоря, в этом не было ничего странного — скромный слуга одного из приезжих вряд ли мог претендовать на отдельную рубрику. В качестве следующего шага Шенк решил выяснить, кто составлял тот самый план постоялого двора.

Расспросы привели его в Чертежно-графическую секцию Картографического отдела.

— Х-м-м, — протянул пожилой клерк, близоруко щурясь на развернутую перед ним карту. — Похоже на стиль Губерта, правда — без его легкости. В этих контурах заметна совершенно чуждая ему неуверенность. А вот эти заштрихованные места напоминают Альбрехта… впрочем, я не совсем уверен. А что касается надписей, — он всмотрелся в план через необычно толстые стекла очков, — в них чувствуется рука герра Бальтуса.

Шенк поинтересовался, где и как он может найти этого герра Бальтуса.

— Боюсь, это невозможно. Он скончался год с лишним назад.

Так что здесь уже ничего не узнаешь. Далее Шенк обратился к Индексу случайных замечаний Отдела анекдотов. Упоминалось ли имя Пфитца в чьих-либо разговорах? Снова неудача. Создавалось впечатление, что за вычетом своей ночевки на постоялом дворе был Пфитц невидим и неслышим. Но вот же он здесь, на плане, на полу, рядом с кроватью графа Зелнека. Плохо нарисованный, коряво подписанный, но все равно человек.

Так что же теперь делать? Идти к жизнеописательнице с признанием, что он то ли ничего не сумел, то ли попросту ошибся? В лучшем случае она презрительно пожмет плечами, и связь, начавшая было устанавливаться между ними, безвозвратно порвется. Шенк нуждался в Пфитце, чтобы не утратить женщину, имени которой он так еще и не знал.

В Портретной конторе — ничего. Графский слуга ни разу не упоминался в полицейских донесениях, равно как и в архивах торговых и ремесленных гильдий. Так где же нашел его герр Бальтус, не просто же так обозначил он это имя на плане? В полном уже отчаянии Шенк попытал счастья в Департаменте пропавших и перемещенных лиц, где любезная пожилая дама потратила на поиски Пфитца так много времени, что картограф начал всерьез опасаться, что коллеги обратят внимание на пустующий письменный стол и начнут искать его самого.

Но в Картографическом отделе царила все та же летаргическая атмосфера, его долгое отсутствие прошло незамеченным. Шенк уныло вернулся к своим картам. А ведь как все было хорошо, какой прекрасный подвернулся случай сотрудничать с жизнеописательницей — выполнять ее поручения, помогать ей самыми разнообразными способами, а попутно выведывать потаеннейшие ее тайны. Вот найти бы только Пфитца.