Солнце почти уже село; Шенк плелся домой, так и не обнаружив за этот день никаких следов таинственного персонажа, владеющего, может статься, ключами от царства жизнеописательницы. На пороге дома, где картограф снимал комнату, его встретила хозяйка, фрау Луппен, женщина твердых принципов и далеко не малозначительных пропорций, начавшая последнее время выказывать излишне горячую заботу о благополучии своего постояльца. Фрау Луппен спросила, обедал ли Шенк, и, не дожидаясь ответа, приказала ему пообедать вместе с ней, а то, пояснила радушная домовладелица, он совсем исхудал, ну прямо кожа да кости.

Муж фрау Луппен уже много лет как умер, одни говорили, что от изнеможения, другие же намекали на некий несчастный случай, имевший место ночью и каким-то образом связанный с несколько неудачным распределением веса его супруги. С трудом заталкивая в себя тушеную свинину с капустой, Шенк мрачно размышлял о других вариантах.

— Последнее время вы совсем бледненький, герр Шенк, буквально вянете на глазах. Быть может, вы en amour? — Когда фрау Луппен хихикала, ямочки сминались и исчезали в пучине ее щек, как затонувшие острова.

Надо было что-то ответить, но Шенк не мог. Слушая болтовню хозяйки, глядя на жирный кусок свинины (со шкурой, сохранившей кое-где и остатки щетины), попавшийся ему ненароком на вилку, он думал о жизнеописательнице и только о ней, о всех непреодолимых препятствиях, которые нужно преодолеть.

Где-то сзади раздалось громкое и довольно противное тявканье. На сцену вступила комнатная собачка фрау Луппен — лохматое существо размером не больше крысы, с розовым бантиком, кокетливо завязанным на голове.

— Флусси, ну не надо так громко кричать. Иди сюда, к мамочке.

Шавка с разбегу запрыгнула хозяйке на колени и стала усердно вылизывать ее тарелку, сама же фрау Луппен аккуратно связала порвавшуюся нить своего монолога.

— Вам нужна хорошая женщина, герр Шенк. Я не могу понять, почему такой привлекательный мужчина до сих пор ходит неженатым. Наверное, вы слишком уж привыкли к холостой беззаботной жизни. Позволяете женщинам в вас влюбляться, а затем разбиваете их сердца. Ах, как это прекрасно быть молодым! Кушай, Флусси.

Шенк отрешенно созерцал пухлую, с ямочкой на локте руку, кладущую на дочиста вылизанную тарелку кусочек мяса. Вот существо из той же породы, что и жизнеописательница, но насколько же непохожее. Ее розовая рука, нависшая над этими необъятными холмами. Складчатая, как у чудовищной черепахи, шея, тугие, с превеликим тщением уложенные завитки волос. Фрау Луппен взглянула на него и густо зарделась, что окончательно смутило несчастного картографа. Он вспомнил о вилке, отправил ее страшноватый улов себе в рот и ощутил нёбом неприятно покалывающую щетину.

— Вы дошли до того, что совсем потеряли аппетит. Уж не больны ли вы? — Фрау Луппен встала и тронула холодный лоб Шенка тыльной стороной ладони, чтобы проверить, нет ли у него жара.

— Щекой, конечно же, лучше, — хихикнула она, — но я боюсь, что вы неверно меня поймете.

Шенк представил себе ее щеку на своем лбу. Пухлая подушка плоти. Он увидел себя утопающим, безвозвратно гибнущим в одной из этих ямочек и вдруг словно вновь почувствовал на себе строгий, бескомпромиссный взгляд жинеописательницы.

— Огромное вам спасибо за вкусный обед, фрау Луппен. Но вы, пожалуй, правы, я неважно себя чувствую. Пойду-ка я к себе и лягу пораньше.

— А вы там не мерзнете?

— Нет, что вы, у меня очень тепло. Еще раз спасибо. Спокойной ночи. И тебе, Флусси, спокойной ночи.

— Видите, она тоже говорит вам спокойной ночи. — Фрау Луппен ухватила зашедшуюся лаем собачонку за лапу и заставила ее послать Шенку нечто вроде воздушного поцелуя. — Спокойной ночи, герр Шенк. Не переутомляйтесь на работе, это вам вредно.

Поднявшись в свою тесную комнатушку, Шенк сел к стоящему у окна столу и задумался, глядя в темноту. Где сейчас она? И где этот Пфитц? Нужно будет завтра продолжить поиски — а что, если опять ничего не получится? И ведь нельзя заниматься этим до бесконечности, когда-то придется признать свое поражение.

И тут Шенка посетило вдохновение. Если поиски не дают результата, то почему бы не создать этот результат собственными руками? Подкрепить один блеф другим. Ну кто ему мешает придумать для Пфитца какую-нибудь биографию? А потом можно сказать, что это сочинение, позаимствованное у одного из переписчиков Литературной секции и основанное — очень приблизительно — на биографии реального человека. Это, конечно же, только оттянет момент неизбежного признания, но все-таки позволит еще раз пообщаться с жизнеописательницей. Восхищенный собственной своей хитростью, Шенк встал, зажег лампу, а затем поставил на стол чернильницу, положил стопку бумаг и снова сел. И начал сочинять жизнь Пфитца.

Пфитц и его хозяин, граф, готовятся к поездке в великий город Ррайннштадт.

ГРАФ (сидя на кочке и пытаясь натянуть сапог). Черт бы побрал эту штуку.

ПФИТЦ. Хотите, я вам помогу?

ГРАФ. Нет, я предпочитаю сражаться с ним в одиночку. Так я испытаю большее удовольствие, натянув его наконец на ногу. Лошади готовы?

ПФИТЦ. Седла и упряжь готовы, но что касается самих лошадей, это уж лучше у них спросить. Лично я подозреваю, что нет, но они всегда делают то, что им велено.

ГРАФ (все еще сражаясь). Все бы черти и дьяволы подрали этот сапог! (Он встает; головка сапога, в которую так и не влезла его ступня, сворачивается на сторону.) Посмотри на меня — ну прямо калека. Может, потопать ногой, и она войдет?

ПФИТЦ. Вот так вы всегда — топаете, топаете и топаете, пока не добьетесь того, чего вам хочется. И еще ругаете потом сапоги за то, что они чересчур малы, когда в действительности это ваши ноги чересчур велики. Так вы точно не хотите, чтобы я помог?

ГРАФ. Ну вот, наконец-то. А теперь по коням и поехали. Как ты думаешь, сегодня мы доберемся?

ПФИТЦ. Не сегодня, и не завтра, и даже не послезавтра.

ГРАФ. Да разве это так далеко?

ПФИТЦ. Я думаю совсем не о расстоянии. Как говаривал мой отец, длиннейшее путешествие — это то, которое никуда тебя не приводит.

ГРАФ. И какого черта это значит?

ПФИТЦ. Не имею ни малейшего представления. Но так как он был весьма мудрым человеком, в этом должен быть некий глубокий смысл.

Читатель должен был уже отметить, что до сих пор не было сказано ни слова ни о внешности Пфитца и его хозяина, ни об их возрасте. Автор делает это вполне сознательно. Не имея опыта личного общения с графом, равно как и с его слугой, и не желая полагаться на противоречивые свидетельства людей, такой опыт имевших и пытавшихся обрисовать словами то, что сумела сберечь их ненадежная память, он решил полностью исключить все подобные домыслы.

— Но если Автор никогда не встречался ни с Пфитцем, ни с графом, с какой же стати должны мы верить тому, что он нам о них рассказывает?