– Да вроде бы, – отделался универсальной фразойСлавка, вопросительно подняв взгляд на Дашу.

Она шагнула вперед и показала Славке верхнюю страничкублокнота, держа так, чтобы не рассмотрел джинсовый мальчик. Там был изображенчереп с костями, увенчанный вопросительным знаком, а пониже крупно выведено:«4-00 – 6-00». Череп согласно их давнему нехитрому коду обозначалпредположительную насильственную смерть. Будь смерть естественной, вместочерепа красовался бы крест.

Славка чуть заметно дернул бровью, его равнодушное участие ксобеседнику вмиг сменилось мгновенным острым интересом, чего собеседникзаметить не мог, а вот Даша определила сразу – слишком долго проработали бок обок.

Тут только джинсовый заметил Дашу, воззрился без всякогоинтереса, с видом невыразимой печали. Первые впечатления бывают и обманчивы, новот страха в нем Даша вроде бы не чуяла, взвинчен и печален до предела, ноиспуг вроде бы не просматривается…

– Начальство, – сказал Славка собеседнику, показавглазами на Дашу.

В глазах у того не появилось ни любопытства, ни мужскогоинтереса. «Как бы не расхныкался, – подумала Даша, садясь в уголке, –полное впечатление, слезу сейчас пустит…»

– Гражданин Гуреев, – сказал ей Славка. –Менеджер… покойной.

– Сердце? – пискливо выговорил гражданин Гуреев,уставясь на Дашу отрешенно и тоскливо.

– Простите?

– У нее что, сердце отказало?

– А сердце было больное? – спросила Даша.

– Сердце было здоровое, только если пить такими дозами,и у быка будет инфаркт…

– Крепко закладывала?

– Ага. И старательно. – Он схватился за голову.Странно, но в этом жесте не было ни капли дурной театральности. – Сразунадо было ехать, может, и откачали бы…

– Простите? – повторила Даша.

– Я рассказывал уже… – Он кивнул на Славку и без переходазачастил истеричной скороговоркой: – Я ей позвонил в час, когда уже прошли всесроки… Нам же надо было ехать записываться, а студия сейчас стоит бешеныеденьги… Она меня послала и далековато, бросила трубку, я опять позвонил, онаопять послала, по голосу видно было, что после позавчерашнего… Я больше незвонил, а минут через сорок поехал, хотел, извините, оттаскать на матах,приезжаю – а на площадке сущий митинг, потому что Ритка успела затопитьнижнюю квартиру… Ну, и потом… – он сморщился, прямо-таки скрючился.

– В час? – громко переспросила Даша.

– Ну, минут в пять второго… Не позже.

«Хорошенькие дела», – подумала Даша не без смятения.

– Извините, – сказала она. – А вы уверены,что это была… Маргарита?

– А кто ж еще?

– Ну, может, вы номером ошиблись?

– У меня ее номер в памяти. В телефонной памяти. Онамне оба раза ясно сказала: «Пошел ты, Робик, со своей записью…» Какие тутошибки?

– А голос был точно ее?

– Я, знаете, не анализировал, – впервые огрызнулсяосиротевший менеджер. – Обычный Риткин пьяный голос, вот и все. Не моглаже это быть Нина?! Я про горничную…

– Понятно, – сказала Даша, чувствуя нехорошуюсухость во рту. – Продолжайте, я не мешаю…

Не было особенного продолжения. Славка, задав несколькоабсолютно ненужных вопросов, довольно мастерски съехал на единственно важныйсейчас: где гражданин Гуреев пребывал с трех часов ночи до семи утра? Последнийбез малейших колебаний и промедлений сообщил, что домой вчера приехал околоодиннадцати вечера и часов до двух дня, пока не поехал материть беспутнуюподопечную, пребывал в кругу семьи, состоящей из супруги, двух детей ибассет-хаунда, не названного им по имени.

Не было смысла возиться с ним и далее. Решительно встав,Даша кивнула Славке:

– Пойдем покурим? Вы пока здесь посидите, простите, незнаю…

– Роберт, – сказал он отрешенно. – РобертПетрович. Так все-таки сердце?

– Ох, не знаю, – сказала Даша. – Там ещедоктор колдует… Вы тело, кстати, не трогали?

– Я ее только взял за руку, смотрел пульс, а потомучастковый меня оттер, почти сразу же…

Даша внимательно осмотрелась и, убедившись, что в комнатенет телефона, а из кармана у безутешного менеджера не торчит ничего,напоминавшего бы сотовик, вновь решительным кивком поманила Славку. Первойвошла в спальню, оказавшись под перекрестными взглядами дюжины настоящих иподдельных Мерилин. Придвинула блиставшую чистотой хрустальную пепельницу,сказала:

– Похоже, имеем головную боль…

Лицо у верного сподвижника было сосредоточенно-злое – Дашапрекрасно знала это выражение.

– Точно – шесть утра? – спросил он тихо.

– От четырех до шести, – сказала Даша. –Лазаревич может ошибаться, но не настолько…

– И – не сердце?

– Перелом шейных позвонков, – сказала Даша. –Что интересно, без иных сопутствующих повреждений. Последнее слово запатологами, и все же… Когда старик нас подводил?

– Ну, тогда получается совсем интересно, – сказалСлавка. – Роберт клянется и божится, что покойница его дважды послаламатом посредством телефона, и как раз после тринадцати ноль-ноль. Между прочим,если это все же мокрушка, Роберту она невыгодна в первую очередь – онработал совсем по-западному, на проценте, а процент был жирный…

– Это, вообще-то, ничего еще не доказывает, –сказала Даша. – Может, там безответная роковая страсть и фатальнаяревность…

– Да все возможно, конечно. Сергей поехал к нему нахату, порасспрошать порядка ради… Только это не самое интересное, Даш. –Он извлек из просторного кармана пуховика белый конверт из плотной бумаги,двумя пальцами вытащил несколько фотографий. – Глянь. Пальчики с них ужесняли, так что давай смело…

Даша машинально, порядка ради пересчитала полароидныефотографии – шесть. Все они с небольшими вариациями являли один и тот же сюжет:перед объективом бездарно позировала подогретая спиртным компания, состоявшаяиз подрастрепанной Маргариты Монро в синем вечернем платье с разрезом сбоку исимволическим декольте, а также трех не менее поддавших личностей мужского полав хороших костюмах с полуразвязанными галстуками. Фотографировал все времякто-то из трех кавалеров – этот вывод Даша сделала довольно быстро, кого-тоодного постоянно недоставало на снимках, тут и стажер сообразит…

Судя по декорациям, пиршество имело место быть то ли вшикарной новорусской квартире, то ли на не менее роскошной даче – в кадрепостоянно маячили то угол мраморного камина, то огромный ковер с развешаннымина нем в художественном беспорядке саблями и шпагами, то высоченное окно,задернутое собранной в идеальные дугообразные складки синей портьерой –вульгарное определение «штора» вряд ли тут подходило. Да и уставленныйнедешевыми бутылками стол являл собою чудо заграничного мебельного мастерства.