— Тогда пойдемте.

Мы поднялись на косогор, и я повела всех к забору. И только тут поняла, что не знаю, как соседа зовут. Иду, можно сказать, в свое тайное место, убежище, с совершенно незнакомым человеком.

— Как тебя зовут?

— Руслан.

— А меня Артем зовут, — всунулся его братик.

— А я Лиза. Это Вася, это Дёма, а это Марьяшка.

Руслан вскинул глаза и улыбнулся. А-А-А-А-А-А!!!! Какая у него улыбка!

Зачем-то Лиза потащила нас в развалины, я вообще не понял зачем. Ну, захотела поиграть в клятву на всю жизнь — на пляже, что ли, нельзя? Но потом посмотрел на малышню и понял, что правильно. Так и надо. Была бы булавка, я бы еще и кровью подписаться предложил. Чтобы уж наверняка.

— Клянемся хранить нашу тайну от родных, близких, друзей, врагов, соседей…

— Клянемся!

Тут Лиза на меня посмотрела, а в глазах смешинки, и я не выдержал, тоже улыбнулся. Она красивая. После клятвы мы вылезли из развалин на дорогу. Солнце уже садилось, стало прохладнее. Лиза велела мальчишкам одеться, сама одела девочку. Я тогда Артема тоже одел.

— Хорошо, что тот парень быстро сообразил, да? Вытащил, — сказала она вдруг и плечами передернула. — Это Настин сосед, кажется. Настя — это моя тетя…

— Моя мама! — вклинился пацанчик постарше.

— Твоя мама, — эхом повторила Лиза. — Она в Пристанях живет. Она всего на шесть лет меня старше.

— А он не расскажет?

— Не знаю, — вздохнула Лиза и снова плечами передернула. Я понял тогда, что ее опять накрыл ужас от случившегося. — Но ведь его не потащишь клятву давать.

— Ну да.

Я смотрел, как пацаны топают впереди нас, о чем-то там болтают, будто ничего не случилось. Хорошо маленьким. У них память короткая. Вот бы у нас была такая. Я бы, может, уже совсем забыл, как Седой там лежал и не смотрел на меня распахнутыми глазами.

Не то чтобы мы были прямо вот друзья на всю жизнь. Ну, то есть нормально так общались. Иногда со школы вместе шли, нам в одну сторону. Иногда за одной партой сидели, но тоже не всегда. Разговаривали. Вот как та игра про то, что больше любишь. Но если надо было бы в кругосветку в одной машине… я не знаю. Наверное, такого человека просто нет. Такого, с кем бы я согласился ехать так долго вместе в замкнутом пространстве. Даже с папой не поехал бы, наверное.

Про кругосветку на машине меня мама научила. Ну, как проверять, на самом деле тебе близок человек или нет. Надо представить, что ты едешь с ним в кругосветное путешествие на машине. Неделю едешь, месяц, два, год.

— Невозможно на машине в кругосветное, — сказал тогда папа. — Океаны же.

— Неважно. Переплыть океан и сесть на другую машину. А на корабле — в одной каюте.

Я сразу мамину мысль понял и стал так измерять… «степень своей привязанности» (тоже мамино выражение). Всех подряд сажал с собой в машину. И получалось, что ни с кем бы я не смог ехать плечом к плечу так долго. А про Седого я не знаю. Не хочу об этом вообще. Потому что теперь все по-другому выглядит. И как бы неправда.

Я про Седого весь день думал и полночи, наверное, после того как Артем чуть не утонул. И поймал себя на том, что только и делаю, что представляю, как на меня посмотрели бы Оля и Алина, если бы мы не успели и они утонули, а об Артемке как о человеке я никак не мог заставить себя думать. Вот, мол, был такой ребенок, глаза серые, волосы светлые, уши торчат, родинка на левой щеке. Было ребенку пять лет, он любил играть в машинки. А потом пошел купаться со взрослым братом, и тот за ним не уследил. И нет его больше, сероглазого, с родинкой на щеке. Ну, в общем, получалось, что думал я не об Артеме, а только о том, как сказал бы Оле и его родителям про то, что случилось. И, выходит, я думаю только о себе?

А Лиза? Как она обо всем этом думает?

Я хочу быть островом. Островом в море. Островом с маяком, сосновой рощей и лавандовым полем. Я буду лежать посреди воды, буду слушать ее, буду чувствовать макушкой ветер, буду играть камешками в одной своей бухте и пересыпать песок — в другой. Пусть на мне гнездятся чайки. А в сосновой роще живут рыжие лисицы. В шторма я буду петь песни, что-нибудь очень радостное, ведь острову бури не помеха. А потом — красивым узором раскладывать на берегу водоросли, ракушки и все, что принес мне в подарок шторм. Ночами буду зажигать маяк. Я буду лежать вдали от всех морских путей, но маяк все равно будет гореть каждую ночь. На всякий случай. Я хочу быть островом со множеством причалов, чтобы всем, кому тесно, скучно, радостно, грустно, всем, кто влюблен в море, всем, кто его не понимает, всем, кто хочет пособирать лаванду или забраться на сосну, можно было приплыть ко мне.

И в моих бухтах. Никто. Никогда. Не утонет.

Про тот разговор в больнице, что я услышал случайно, ну, про меня и Седого… Все крутится он в голове, никак не могу его выбросить. Мне тогда стало так… не обидно, а я даже не знаю что. В этих словах было что-то неправильное, будто Седого надо меньше жалеть, раз у него младшая сестра есть. Будто его жизнь менее ценная, чем моя. И будто это как-то примиряет с тем, что случилось. Тогда-то я и спросил у папы, почему я у них один. Я специально такой момент выбрал, когда он выпил немного, — у него бывает такое настроение, когда обо всем можно спрашивать. А тут мне вообще повезло, он прямо разоткровенничался.

— Не знаю, — говорит, — ты такой был малыш чудесный… Мне казалось, что невозможно еще кого-то так же сильно полюбить, как тебя, какого-то другого ребенка. А зачем тогда рожать? А потом закрутило то одно, то другое. Да и мама у нас… сам знаешь, вся в работе. Ну, а потом уже поздно вроде стало.

Дурацкое какое-то объяснение, да?

Я поняла, что есть один очень простой и действенный способ, если вдруг тебя кто-то из родных сильно бесит и хочется заорать. Надо просто представить, что он внезапно умирает. Вот хочется, например, маме что-нибудь ответить на ее ехидное замечание или, там, деду сказать, что у меня вообще-то каникулы и я не в рабстве, — я тут же представляю, что они умирают. Прямо сию секунду. Мало ли: сердце, например, остановилось, машина сбила, еще что-нибудь. И всё! Любое раздражение тут же проходит! Сразу понимаешь, как сильно ты этого человека на самом деле любишь!

Так что последние дни мы с Дёмой просто душа в душу живем. Раньше я бы уже сто раз на него наорала, а тут как представлю опять, что тот парень не успел бы — и все, нету нашего Дёмы, так вся злость проходит, все раздражение. Даже мама заметила, я слышала, как она папе сказала:

— Ли последние дни такая спокойная, задумчивая… что это с ней? Влюбилась, что ли?