Никто не мог бы назвать господина Рельского светским бездельником — несколько отличных имений, доли в многочисленных предприятиях, бумажная фабрика и должность мирового судьи не оставляли времени для скуки.

Джентльмен приветливо ответил на поклон полицейского, прозрачно намекнул на дефицит времени и поинтересовался делом, приведшим гостя в Эйвинд.

Инспектор устроился в кресле, глубоко вздохнул и принялся излагать свои соображения, прилагая все усилия, чтобы убедить мирового судью в способности местной полиции справиться с означенным расследованием.

В полном молчании выслушав повествование инспектора, господин Рельский некоторое время напряженно размышлял. Новые сведения не пришлись ему по вкусу и мысли его были весьма неприятного свойства, но юридическая стезя научила господина Рельского трезво относиться к событиям, а ясный аналитический ум вместо бесплодных сожалений уже искал возможные способы обратить обстоятельства в свою пользу.

Инспектор почтительно молчал, не мешая его раздумьям.

Наконец господин Рельский признал:

— Полагаю, скрыть это совершенно невозможно. Но вы должны в полной мере понимать щекотливость ситуации…

Инспектор согласно кивнул, но осторожно заметил:

— Я все понимаю, однако боюсь, жители города не будут столь снисходительны…

Мировой судья встал, прошел к окну и остановился, будто любуясь открывающимся видом.

Вот уж, действительно, столп общества — фигура внушительная во всех смыслах. Впрочем, некоторая массивность телосложения с лихвой компенсировалась печатью благородного происхождения, лежащей на его высоком челе, правильных чертах лица и обходительных манерах. К тому же этот славный во всех отношениях джентльмен обладал немалым умом и — что скрывать — значительным годовым доходом.

Не оборачиваясь, господин Рельский веско заметил:

— Вам надлежит быть как можно деликатнее и поскорее очистить этих особ от всяких подозрений.

— А что, если… — полицейский запнулся, не решаясь высказать крамольные мысли.

— Это невозможно! — отрезал господин Рельский и наконец повернулся к господину Жарову. Его серые глаза были холодны и внимательны. — Полагаю, ваш долг — найти истинного преступника!

Он заметно выделил последнюю фразу, и инспектор послушно склонил голову, принимая этот завуалированный приказ. Конечно, он желал бы получить полномочия на расследование без всяких изъятий, однако выбирать не приходилось. Полицейский прекрасно понял свою задачу — обелить названных лиц, даже вопреки обстоятельствам дела…

На вкус Софии, местности вокруг Бивхейма недоставало диковатой красоты ее родных краев, однако в преобладающих в округе пологих холмах также имелась своя прелесть.

Госпоже Черновой не сиделось дома, она стремилась на волю, как птица, изо всех сил рвущаяся из клетки, раня хрупкое тельце о прутья. Молодая женщина закусила губу, поймав себя на этой мысли. С каких пор ей стало неуютно в собственном доме? Она искренне любила Чернов-парк, хотя эта старая усадьба будила слишком много воспоминаний и горестных размышлений, которые стали ее тяготить.

София остановилась у клумбы, любуясь яркими цветами, образчики некоторых из них господин Чернов привозил из своих странствий для любимой супруги. Теперь они радовали взор и вызывали радостные воспоминания о семейном счастье, но вместе с тем привносили ноту горечи и сожаления. Так оглушительно пахнут, увядая, лилии, когда к сладкому аромату примешивается запах тлена…

Молодая женщина огляделась вокруг, и ей подумалось, что поместье походило на старое уютное кресло, передаваемое из поколения в поколение. Иногда новый владелец менял обивку или мягкие подушки, но сам мебельный патриарх оставался неизменным. Он тихонько вздыхал, принимая в свои объятия очередного хозяина, и молча хранил воспоминания о том, что уже никогда не вернется…

София обвела взглядом парк, носящий следы запустения, и вздохнула. Обстоятельства вынудили ее уволить большую часть прислуги. Ныне порядок в доме и в саду поддерживался руками верных супругов-домовых Стена и Леи. Малый рост домовых, едва доходивших до колен молодой хозяйки, не мешал им расторопно управляться с хозяйством. Супруги являлись частью дома уже много лет, а потому вообразить Чернов-парк без их молчаливой заботы было попросту невозможно.

Впрочем, за это тоже приходилось платить: неугомонное семейство обожало без спросу вмешиваться в личные дела хозяев.

Вот и сейчас, едва хозяйка вошла в дом и сняла шляпку, домоправительница выскочила из кухни, вооруженная поварешкой, и поспешила доложить, дерижируя этим нехитрым орудием:

— Вас ожидает молодой джентльмен! — с неприкрытой радостью по этому поводу объявила верная Лея и, не сдержавшись, добавила шепотом: — Он не представился, но он очень, очень хорош! Только…

— Хватит, Лея! — поморщившись, София решительно оборвала панегирик гостю.

Супруги истово желали повторно выдать хозяйку замуж, и не гнушались нарушать субординацию, чуть ли не ежечасно напоминая о целесообразности такого шага. Горькие повести о протекающей крыше сарая, плодящихся мышах, прохудившемся постельном белье, многозначительные намеки на пресловутое счастье с милым рядом за месяцы вдовства изрядно поднадоели молодой женщине. Она более не желала слушать об этом!

Домовые вообще относились к госпоже Черновой скорее покровительственно, пренебрегая подобающей почтительностью, однако та закрывала на это глаза. Вот и теперь лишь недовольно нахмурилась, не став распекать Лею. Ведь сколько раз София ей объясняла, что вряд ли имеет шансы на новое замужество, а гости (в том числе молодые джентльмены!) посещают Чернов-парк лишь по делу! Говоря по правде, рассчитывать снова составить хорошую партию госпоже Черновой вовсе не приходилось. В стране, где почти половина девушек достойного положения, происхождения и воспитания всю жизнь оставалась в старых девах, шансы бедной вдовы представлялись мизерными.

Не желая более слушать разглагольствования домоправительницы, София торопливо направилась в малую гостиную, куда сообразительная Лея провела визитера. Это небольшое помещение, выходящее окнами в сад, обычно использовалось для приема желающих погадать. Нежно-зеленый оттенок обоев и узор из роз создавал впечатление, будто комната являлась укромным уголком сада, что настраивало на мирный лад и помогало унять волнение.

Во всей фигуре молодого мужчины, пружинисто поднявшегося при виде хозяйки дома, явно читалось еле сдерживаемое нетерпение и едва укрощенный бешеный нрав.

Гость был облачен в экзотический наряд: на голове тюрбан из узорчатой серебристой ткани, поверх рубашки свободного кроя на плечи вместо редингота накинуто что-то вроде мехового палантина. Из-под тюрбана выбивались пряди необыкновенного альмандинового оттенка, а темные глаза искрились яростным и бесшабашным полымем, придавая неповторимое очарование грубоватым чертам лица. Это вовсе не было преувеличением — перед Софией действительно стоял дракон, во взоре которого танцевали настоящие языки пламени.