И она направилась к двери. По вполне понятным причинам Гардиман медлил: мужчина, очарованный молодостью и красотой, как правило, не спешит переключаться на осмотр собак, принимающих лечебные ванны. И он ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы удержать Изабеллу подле себя, точнее говоря, в гостиной.

— Думаю, я сумею лучше вам помочь, если вы сначала расскажете мне все о больном, — сказал он.

Даже его манера говорить изменилась. Голос, обычно тихий и монотонный, сейчас заметно оживился. Изабелла же была слишком обеспокоена состоянием здоровья Тобби, чтобы заподозрить подвох со стороны гостя. Уже стоя в дверях, она с готовностью обернулась.

— Что вам о нем рассказать, сэр? — наивно спросила она.

— Ну как же, мне ведь надо знать, что это за пес, какой породы.

— Да, сэр.

— Сколько ему лет.

— Да, сэр.

— Как его зовут. Какие у него повадки. Чем он болен. — Гардиман, по-видимому, решил выжать из своего положения все, что только возможно. — Чем болели его родители. Что…

У Изабеллы закружилась голова.

— Пожалуйста, не все сразу, сэр! — взмолилась она. — Малыш спит со мной, а сегодня у нас была такая скверная ночь! Он совершенно не давал мне уснуть, и теперь я, признаться, с трудом соображаю. Зовут его Тобби — через два «б». Имя пришлось дать такое простенькое, потому что, когда миледи его купила, он отзывался только на кличку Тобик — а это уж, согласитесь, совсем вульгарно. Простите, сэр, я уже забыла, что еще вы хотели знать. Идемте, прошу вас, миледи сама вам все расскажет.

И она попыталась вернуться к двери. Но Гардиман еще не нагляделся на это милое, изменчивое лицо, светившееся такой безграничной верой в его могущество, и, чтобы подольше задержать девушку, прибег к единственному доступному ему сейчас средству — вопросам о Тобби.

— Постойте-ка! Так какой он, вы говорите, породы?

Изабелла снова обернулась, глаза ее загорелись.

— Ах, Тобби — самый чудесный пес на свете, — любовно начала она. — Весь белый, кучерявый, как барашек, только на спине два рыжих пятнышка. И такие прекрасные черные глаза! Порода называется шотландский терьер. Когда он здоров, у него просто превосходный аппетит: ест все, что подадут, от страсбургского пирога до картошки. И представьте себе, у бедняжки столько врагов! Некоторым, видите ли, не нравится, когда их кусают, и они доходят до того, что обзывают его в отместку дворняжкой — просто срам! Но, прошу вас, пойдемте к нему, сэр, миледи уже устала ждать.

Засим последовала еще одна попытка добраться до двери, но и она оказалась безуспешной, так как гость нашел новый веский аргумент:

— Одну минутку! Вы должны подробно описать его нрав, иначе я ничем не смогу помочь больному.

Рассудив, что это и взаправду должно быть важно, Изабелла опять вернулась. Ее серьезность совсем умилила Гардимана. Когда она подняла на него огромные, преисполненные чувства ответственности глаза, Гардиман готов был отдать всех своих чистокровных лошадей за то, чтобы обнять и поцеловать эту девушку.

— С теми, кого он любит, Тобби просто ангел, — сказала она. — Если он и кусается, то только оттого, что не признает чужих. А признает он миледи, мистера Моуди и меня — вот, пожалуй, и все. Будьте любезны пройти вот в эту дверь, очень вас прошу, сэр! Я уже слышала, как миледи меня звала.

— Нет, — с непоколебимым упрямством возразил Гардиман, — никто не звал. Итак, вернемся к Тобби. Неужели он всегда так враждебно относится к посторонним? Каких же людей он охотнее всего кусает?

Уголки милых губ Изабеллы неудержимо поползли вверх. Последний глупейший вопрос Гардимана раскрыл ей глаза на истинное положение дел. Однако же не следовало забывать, что в руках этого странноватого господина находится жизнь Тобби. Кроме того, не всякий день девушкам приходится очаровывать знаменитостей, тем более таких безукоризненно одетых красавцев. И Изабелла рискнула потратить еще минутку-другую на воспоминания о своем любимце.

— Должна признать, сэр, — снова заговорила она, — он иногда проявляет неблагодарность даже по отношению к тем, кто хочет ему помочь. Частенько заблудится на улице, сядет на тротуар и воет, пока не соберет вокруг себя толпу сочувствующих. Но как только кто-то пытается прочитать на ошейнике его кличку и адрес — тут же тяпнет доброхота за руку. Обычно его разыскивает и приводит кто-нибудь из слуг, а уж на пороге дома Тобби изворачивается и кусает слугу. По-моему, он попросту так развлекается. А как он восседает за столом в ожидании следующего блюда — это надо видеть! Опирается о край стола всеми четырьмя лапами, словно намерен держать речь на званом обеде… Ах, Боже мой! — чуть не плача, спохватилась Изабелла. — Как я могу говорить о нем в таком тоне, когда малыш так тяжко болен! Одни уверяют, что это бронхит, другие — что печень. Вчера я выводила его через парадное подышать, так он вышел и застыл на мостовой, как столбняк на него нашел. Впервые в жизни никого из прохожих даже не попытался укусить. Да что там, он ни одного фонарного столба не обнюхал!..

Едва Изабелла успела упомянуть, сие прискорбное обстоятельство, как голос ее милости, на этот раз явственно донесшийся из внутренних покоев, прервал ее воспоминания.

— Изабелла! — кричала леди Лидьяр. — Изабелла! Да где же ты?

Подбежав к двери, Изабелла проворно отворила ее перед гостем.

— Пожалуйте, сэр!

— А вы? — спросил Гардиман.

— Я сейчас приду, сэр. Выполню только одно поручение ее милости.

Она все еще придерживала дверь, умоляюще глядя то на гостя, то во внутренний коридорчик.

— Ох, и попадет мне от миледи, если вы сейчас не зайдете! — наконец сказала она.

После таких слов Гардиману ничего не оставалось, как безотлагательно проследовать в будуар.

Затворив дверь. Изабелла немного постояла на месте, чтобы прийти в себя.

Девушка уже прекрасно поняла, какие чувства она пробудила в госте. Не станем отрицать: восхищение столь важной особы очень льстило ее самолюбию. К тому же Гардиман был высок, хорош собой, и у него были такие большие, ясные глаза… Стоя теперь у двери с опущенной головой, горящими щеками и загадочной улыбкой на устах, она, казалось, похорошела еще пуще прежнего. Лишь когда часы на камине пробили половину, Изабелла наконец очнулась и, взглянув мимоходом в зеркало, направилась к рабочему столу леди Лидьяр.

Мистер Моуди, покорно выполнявший роль банщика при Тобби, все же не забывал и об интересах хозяйки. Он напомнил ее милости, что письмо с ценным вложением осталось незапечатанным. Леди Лидьяр, которая ни о чем, кроме своей собаки, не могла думать, пробормотала:

— Пусть Изабелла сходит, ей все равно нечего делать. Пригласи сюда мистера Гардимана, — продолжала она, обернувшись к Изабелле, — потом возьми на моем столе письмо и запечатай его.

— Когда все сделаете, положите письмо обратно на стол, — добавил педантичный Моуди. — Я сам им займусь, как только ее милость меня отпустит.