Анна отключилась, не дожидаясь продолжения, и в полнейшей растерянности посмотрела на бабу Нинздзю. Полина Дмитриевна пожала плечами. Уж ей-то от того, что Матгемейн исчезнет, будет только лучше. Легче жить. Нет, Анну Полина Дмитриевна любила как родную дочь, тем более что ее любили все. Аню было легко любить – статную блондинку со спокойным и миролюбивым характером, настоящую русскую красавицу, только без коня и горящей избы. Анну любили подруги, любил младший брат Ванька, тот самый, который сейчас служил в армии, хотя до этого был вечным студентом. Раздолбай. Хиппи недоделанный, доигрался и попал в войска в двадцать четыре года. Ее любили бездомные собаки, консьержки в подъездах и старушки на скамеечках около домов.

Полина Дмитриевна втайне мечтала, чтобы Матгемейн этот, будь он неладен, исчез из их жизни как можно быстрее. Чтобы миновала эта ирландская страсть Анны. Какие были варианты до него! Олег Зарубин, коллега покойного сына Полины Дмитриевны, Володеньки, ухаживал за Анной. Вот это был бы муж. Уж его бы не надо было разыскивать с фонарями по городу. Не пьет, не курит (а нет, курит, но это же ерунда). Моряк, работает в системе речных круизов, мог бы устраивать детям отдых каждое лето.

– Вдруг его избили и бросили на улице? – прошептала Анна, и баба Ниндзя вздохнула.

– Давай обзванивать отделения полиции и вытрезвители, – сказала она, заставив невестку покраснеть. Да, был эпизод. Однажды Матюша вернулся глубокой ночью с какого-то концерта (по его словам) весьма и весьма нетрезвым. Правда, на своих двоих дошел, но все же… Прецедент.

– Хорошо, – кивнула Анна, которой было все равно что делать, лишь бы не сидеть на месте в темной гостиной окнами на Строгинский затон. Баба Ниндзя притащила из коридора справочник, и они принялись жать кнопки, разговаривать с самыми разными людьми, задавая одни и те же вопросы: не задерживали, нет ли какой информации, нет, не муж, но все же… Пожалуйста, как личное одолжение.

– Он – иностранец, он по-русски не говорит, – поясняла баба Ниндзя, поглядывая на уже практически бьющуюся в истерике Анну. Ох, беда, беда. Любит невестка это рыжее чучело. Прямо трясется, как в лихорадке. Угораздило же. Да и он Анну тоже любит. Трясется, по крайней мере, точно так же.

Несколько месяцев назад, когда Матгемейн предложил Анне переехать к нему в Дублин, а Анна отказалась (хорошая девочка, умная, куда детей-то потащила бы, а), он приехал в Россию. Приехал по визе, что была открыта для фестиваля, каким-то чудом нашел дом, в котором был всего один раз, и сказал, что будет жить там, где Анна, если это – цена того, чтобы быть с ней. «Чучело-мяучело».

– Иностранец? Звоните в миграционный отдел, – сказал бабе Ниндзе какой-то полицейский из теперь уже не вспомнить какого отделения полиции. – А он у вас легально в России? Откуда иностранец-то? Из Таджикистана? У нас сейчас рейды, чистки идут.

– Из Ирландии, – пояснила Полина Дмитриевна.

– Гхм, – искренне удивился офицер. – Что ж, все равно. Позвоните, кто знает. Запишите телефон.

Полина Дмитриевна записала, но отвечать этот номер не захотел. Либо был бесконечно занят, либо просто игнорировал поступающий гудок с презрением глухого человека. Процесс шел бы по кругу и дальше, но у Анны кончилось терпение. Она решила, что надо немедленно ехать, причем, по ощущению бабы Ниндзи, все равно куда. Анна уже заметалась, начала собираться, переодеваться, потом она позвонила Жене – подруге, у которой имелась машина.

– Что? – сонно и растерянно переспросила Женька, время-то как раз подходило к четырем утра (или ночи?). – Куда?

– В миграционную службу.

– Это что, прикол? – зевнула Женька. – Ни разу не слышала, чтобы миграционные службы принимали по ночам. Про ночь в музее слыхала, про ночь в ОВИРе – ни разу.

– Ладно, извини! – насупилась Анна. – Я возьму такси, – и чуть было не отключилась.

– Да ладно тебе, я пошутила. Просто не понимаю, куда мы едем. Но уже встаю.

– Спасибо! Спасибо, Женечка! – пробормотала Анна и тут же побежала на улицу ждать ее там. Можно было, конечно, позвонить и Нонне. В конце концов, у той тоже была машина – не «Хендай», правда, а обычные «Жигули», но водила она их ловко. Нонна была подругой детства, и в какой-то мере было бы даже логичнее позвонить и разбудить ее. Нонна обожает заниматься чужими проблемами и влезать в не касающиеся ее дела. В какой-то степени именно поэтому Анна и не захотела привлекать Нонну к поискам Матюши.

Нонна изначально была настроена против этого романа. Женька же Анну понимала. И к тому же теперь, когда Женька была беременна, да не от кого-то там, а он Ванюшки, бедового брата Анны, они стали практически семьей. К кому же еще идти с бедой, как не к члену семьи.

– Вы хоть знаете, куда ехать? – взволновалась баба Ниндзя, стоя в халате на подъездном крыльце. Сама она поехать никак не могла – дети. Ее внуки, ее внучка – все, что осталось от Володеньки. Не так уж и мало. Очень даже немало.

– Я думала, ты знаешь, – покачала сонной головой Женька. Беременности еще не было заметно, если только не надевать обтягивающих лосин или тонких трикотажных платьев. Но для тех, кто знал Женьку, различия были огромными. Она не поправилась, но округлилась, и цвет лица изменился, она стала какой-то светящейся, полной внутреннего смысла. И дерганность движений исчезла, и эта вечная неуверенность в себе, взгляд брошенного щенка, готового пойти за любым, кто поманит кусочком сосиски… Женька стала другой, ее взгляд теперь был спокойным, обращенным большей частью внутрь себя.

– Я не знаю. Но мы найдем. Нам нужна миграционная служба. Мы звонили в вытрезвители – его там нет, – пояснила Анна, и Женька обменялась изумленным взглядом с бабой Ниндзей.

– Мы обзвонили больницы – вроде он тоже туда не попадал. В полиции тоже сказали, что не арестовывали.

– То есть он никого не убил и не ограбил? – ухмыльнулась Женька. – И кто из вас первый вообще предположил, что Матюша на это способен?

– Да никто не предположил! – разозлилась Анна. – Мы звонили во все места.

– Ладно, ладно, – вздохнула Женя. – Поехали.

И они поехали. Помотались по ночной Москве, поражаясь пустоте дорог и гонщикам, летящим по этим самым дорогам со слепой уверенностью в собственном бессмертии.

– А если колесо лопнет? – возмущалась Женька. – Или на дороге кирпич? Что, мало на наших московских дорогах кирпичей? Я сама вот словила – не кирпич, но камешек, будь он неладен. – И Женька ткнула пальцем в длинную трещину, ползущую по лобовому стеклу от правого «дворника» вверх.

– И сколько стоит починить? – поинтересовалась Анна.

– О, ну его в баню. Ничего я чинить не буду. Вот Ванька из армии вернется – пусть и занимается. Он же сказал, что теперь обо всем позаботится. А что на деле? Его вижу только по скайпу! – возмутилась она. – У меня утренняя тошнота, а он мне рассказывает, как их заставляли отжиматься на плацу. И как кто-то от перегрузки обделался прямо на этом самом плацу. Это, конечно, сильно помогает мне снять приступ!