— Да. Я- я не хочу, чтобы Тео рос так, как ты, Кристос.

Ему нравилось, как звучало его имя в ее устах. Всегда нравилось. Он отпустил ее локон и перевел взгляд на фонтан. Стук сердца и учащенный пульс были словно насмешкой над присущим ему железным самоконтролем. Как его могло по-прежнему так сильно тянуть к ней?

Кристос встал, чтобы вновь обрести уверенность. Она просто обыкновенная девчонка, подумал он, глядя на нее сверху вниз. Он знавал многих куда более искушенных женщин. Почему же тогда именно ее в своих мечтах он так часто сжимал в объятиях?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Кристос.

У него было замечательное детство с тех пор, как он стал жить вдали от семьи. А ему пришлось привыкать к этому после смерти матери. Но Тристан и Гилермо присутствовали в его новой жизни с самого начала, и он обрел чувство дома благодаря их дружбе.

— Я имею в виду то, что ты рос в интернатах, все время вдали от дома. Я знаю, что это в традициях семьи Теакисов — так воспитывать своих детей.

Она была прекрасно знакома с тем, как Ставрос растил своих дочерей, поскольку работала няней в семье Теакисов в то давнее лето. Кристос почувствовал вскипающую злость.

— Я не желаю обсуждать своего брата с тобой.

— Я говорила не о Ставросе, а о его дочерях. Воспоминания о веселых маленьких девочках заставили Кристоса отвернуться от Авы, чтобы спрятать навернувшиеся на глаза слезы. Малышка Винни всегда так крепко обнимала его при встрече, а Алтая так нежно целовала! Господи, как он скучает по ним! Несмотря на вражду со Ставросом, Кристос регулярно виделся со своими племянницами и был с ними очень дружен.

— Я, безусловно, учту твое мнение относительно того, где будет учиться Тео, но решение останется за мной.

— Не будь таким...

— Каким?

— Самодовольным греческим самцом.

— Я такой, какой есть. И тебе придется привыкнуть к этому.

Ава покачала головой.

— Я могу осложнить тебе отъезд.

— Попытайся. Уверен, что ты ничего не сможешь сделать. Я нанял лучших адвокатов по семейному праву, какие только существуют здесь, в Штатах. И у меня на руках договор, который ты подписала со Ставросом.

— А с чего ты взял, что я не могу позволить себе иметь адвоката? — спросила Ава.

— Ты преподавательница, живешь на зарплату, — сказал он, сославшись на факты, добытые его детективами.

— Ставрос прислал мне некоторую сумму денег, когда родился Тео, — сказала Ава. — Это было одним из условий договора, который я подписала.

— И ты собираешься использовать деньги моего брата для борьбы со мной по этому вопросу?

Она отшатнулась, и Кристосу стало не по себе. Черт возьми, что же такого есть в Аве, что заставляет его становиться... самоуверенным греческим самцом? Он так старался быть другим, но она пробуждала в нем примитивные инстинкты.

— Может быть, и так. Думаю, многое говорит в пользу того, чтобы мы с Тео поехали с тобой в Грецию, но, если ты будешь вести себя как ничтожество, я осложню тебе твою задачу.

— Ничтожество?

— Вот именно. Ты ведь знаешь, что означает это слово, правда?

— Да, Ава. Оно мне знакомо. Только не понимаю, почему ты применяешь его ко мне.

— Ты только что спросил, собираюсь ли я использовать деньги твоего брата для борьбы с тобой. Это мои деньги теперь, Кристос. Мои и Тео. Я приняла их ради него.

— Сдаюсь. Больше не буду говорить, что это деньги Ставроса. Что еще делает меня ничтожеством?

— То, что ты ведешь себя так, словно Тео — какой-то товар... называешь его «наследником Теакисов». Он ребенок. Я люблю моего сына и не желаю, чтобы его отправили куда-то в интернат, — твердо сказала Ава.

— Но учеба в интернате позволит ему завязать знакомства с будущими общественными лидерами.

— Он сможет сделать это и другим путем. Я хочу...

— Это не вопрос твоих желаний, Ава.

Она едва сдерживалась.

— Боюсь, что ты ошибаешься, Кристос. Ты не сможешь диктовать мне свою волю. Я больше не работаю у тебя или у кого-то из Теакисов. А в том, что касается Тео, я — окончательная инстанция.

Инстинкт говорил Кристосу, что надо просто увезти ребенка в частный аэропорт, где в ожидании вылета стоит его личный самолет, и улететь в Грецию. Когда он окажется с Тео на Миконосе, Аве будет непросто снова увидеть мальчика. Да, его обвинят в похищении ребенка, но он щедро заплатит своим адвокатам, и они найдут способ, как решить этот вопрос.

— Ты — не окончательная инстанция в вопросах, касающихся Тео, — сказал Кристос.

— Нет, окончательная. Никакого отца в свидетельстве о его рождении не значится.

— Да, но у меня есть доказательство того, что Тео — Теакис.

Кристосу был ненавистен этот листок бумаги, который он нашел в кабинете Ставроса через четыре дня после смерти брата. Этот юридический документ гарантировал Аве ежегодную ренту в обмен на то, что она не станет настаивать на отцовстве Ставроса. Это были те самые деньги, о которых она только что упомянула. Документ подтверждал, что Тео — Теакис.

— Может быть, у тебя и есть бумага, которую я подписала, но это еще не значит, что я собираюсь покорно подчиниться, — сказала Ава.

— Мне не хотелось бы прибегать к угрозам. Но учти, что Тео и я улетаем на Миконос менее чем через десять дней.

— У меня еще вопрос, — сказала Ава. Кристос посмотрел на нее, освещенную лунным светом, стараясь быть объективным. Она не столь уж красива. Хорошенькая — да, но это не может объяснить его непреодолимого влечения к ней. Дело вовсе не в ее внешности.

— Да?

— Почему ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж?

Как это заманчиво — предоставить Кристосу возможность принимать все решения и считать, что он вынудил ее выйти за него замуж. Но она должна быть сильной ради Тео. Быть для него такой опорой, какой никогда не были ее собственные родители, а это означало, что она должна постоять сейчас за себя.

— Благодаря браку Тео станет законнорожденным, — произнес в сгустившихся сумерках Кристос севшим голосом.

— Я не думаю, что быть незаконнорожденным все еще считается позорным фактом.

— Может быть, здесь, в Америке, и нет, но в глазах моего отца считается. А при том, что законные наследники Теакисов ушли из жизни...

Сердце Авы сжалось при мысли о смерти Винни и Алтии. И о том, что Тео никогда не увидит своих двоюродных сестер. Но ее разозлило, что о Тео вспомнили только тогда, когда девочек не стало.

— Если Тео для тебя только наследник, тогда, боюсь, нам не о чем разговаривать.