Проходя мимо кованых железных ворот расположенного на углу полицейского участка, Леда остановилась, чтобы пожелать доброй ночи дежурному полисмену, потом свернула на свою улицу, застроенную утонувшими в грязи домами — такими же древними, как сама королева Елизавета.

Миссис Доукинс вышла из своей крохотной гостиной и коротала время под фонарем, едва освещавшим первые три ступеньки ведущей наверх лестницы.

— Вот так дела! — Она смерила Леду холодным взглядом. — Что-то вы рано сегодня, мисс. И где это вы забыли свою корзину с красивыми платьями?

— Мисс Доукинс, сегодня нам дали полдня отдыха накануне большого праздника, поэтому со мной и нет корзины. — С этими словами Леда стала быстро подниматься по лестнице.

Оказавшись на самом верху, Леда отперла дверь и, проскользнув в комнату, заперлась изнутри. Беленый чердак на этот раз показался ей почти уютным, стоило ей подумать о том, что с нею станется, если миссис Доукинс выставит ее отсюда.

Она распахнула окно, чтобы немного проветрить комнату, затем переоделась в ночную сорочку и легла в постель, не обращая внимания на голод. Одним сандвичем с огурцом особенно не наешься, но она так устала за этот день, что ее начала охватывать паника.

Закрыв глаза, Леда стала думать о леди Кэтрин и ее матери и о том, что им всегда следует носить одежду оттенка бриллиантов, который так удачно подчеркивает цвет их кожи.

Наконец она задремала, и перед ее глазами замелькали шелковые платья, потом послышалась иностранная речь. И тут, внезапно вздрогнув, Леда проснулась. Комната погрузилась во тьму, но ей казалось, что она не спала ни минуты, хотя прошло уже несколько часов.

Где-то вдалеке просвистел паровоз, потом снова стало тихо, и веки Леды вновь опустились… При этом ей казалось, что кто-то находится в ее комнате и она должна проснуться. Встать, проснуться и встать… Но как? Она до того устала, что готова спать на улице…

И тут во сне он взял ее за руку, привлек к себе и прижал к груди. Отчего-то Леда ничуть не испугалась. Правда, она его не видела, но ей было так спокойно в его объятиях: спокойно и… безопасно.

Гавайи, 1871 год

Дом был огромным, но он уже начинал привыкать к большим домам. И он полюбил этот дом, его просторные пустые комнаты, белые колонны и широкие портики. Ему нравилось, когда голоса эхом отражались от высоких потолков, нравился постоянный гул океана.

Сегодня он был в туфлях и матросском костюмчике с синими и красными косичками, потому что шел с леди Тесс в гости. Костюмчик выглядел до того чистеньким, что он старался поменьше шевелиться, боясь испортить его. Теперь у него было много одежды, но он предпочитал, чтобы она лежала в комоде или в шкафу. Иногда он заглядывал туда и с удовольствием смотрел на аккуратные стопки чистеньких накрахмаленных вещей.

Сегодня леди Тесс привела с собой мастера Роберта и маленькую Каи. Отвечая на вопрос Сэмюела, леди Тесс сообщила, что христианское имя миссис Доминис — Лидия. Что ж, неплохо, но ему хотелось знать ее настоящее имя. У всех гавайцев такие странные и милые имена, а миссис Доминис была такой приятной дамой, с низким звучным голосом. Одета она была в золотисто-коричневую юбку, какие обычно носят островитяне.

Когда маленькая Каи забралась к миссис Доминис на колени и прижалась щекой к внушительному бюсту, Роберт тут же захныкал из-за того, что его обделили вниманием, но миссис Доминис дала ему местные орехи, и мальчуган, усевшись у ее ног, принялся возиться с блестящими черными шариками.

— Ты ходил на рыбалку, Сэмюел? — спросила миссис Доминис.

Мальчик кивнул. Американки и англичанки никогда не разговаривали с детьми в гостиных, но гавайки всегда делали это, словно сами были детьми.

— Я поймал маньо, мэм, — ответил Сэмюел.

— Акулу? — удивилась она. — И большую?

— Да, мэм.

— Какую? Как моя рука? — С этими словами миссис Доминис вытянула вперед руку — пухлую и мягкую, совсем не похожую на тонкую руку леди Тесс.

— Длиннее.

— А что потом? Ты убил ее и съел?

— Да, мэм. Я ударил ее веслом. Кьюк-ваин помогал мне.

— Эту акулу нам подали вчера на ужин, — со смехом заметила леди Тесс.

— Просто замечательно. — Миссис Доминис с улыбкой посмотрела на Сэмюела. — Да ты настоящий смельчак! Теперь тебя будут называть Маньо-кейн — человек-акула.

Сэмюел приосанился — он представил себя бесстрашной, кусающей всех, кто ей угрожает, своими ужасными острыми зубами акулой, скользящей в темных глубинах океана.

— Сейчас я спою вам песню акулы. — Миссис Доминис расправила плечи и начала петь. У этой песни не было мелодии, и миссис Доминис отстукивала ритм, ударяя ладонями по коленям.

Сэмюел как завороженный слушал ее, а когда она закончила, леди Тесс попросила ее спеть что-нибудь еще. Миссис Доминис встала и, не выпуская Каи, уселась за пианино. Оставшуюся часть визита она пела английские песни, а леди Тесс и маленький Роберт подпевали ей; при этом маленькая Каи все время хлопала в ладоши.

Сэмюел тихо сидел на своем стуле; он не присоединился к их пению и слышал не мелодичные звуки, а ритмичную песню акулы, которая по-прежнему звучала в его голове.

— Тебе следует выйти замуж, — безапелляционным тоном заявила Леде миссис Роутем, сидя в кресле-качалке. К сожалению, пожилая дама не уточнила, каким именно образом можно воспользоваться ее полезным советом. — А вот твоя идея стать машинисткой мне не нравится. Ты только подумай, как сильно будут пачкаться твои перчатки.

— Я не уверена, что стоит носить на работе перчатки, миссис Роутем, — вздохнула Леда. — В любом случае, печатая на машинке, я буду снимать их.

— И куда же ты их денешь? Они же всю грязь на себя соберут, моя дорогая. — Миссис Роутем медленно кивнула, и седые букли, выглядывавшие из-под ее маленькой шляпки, тут же заплясали у нее на щеках, как у маленькой девочки.

— Возможно, в моем столе будет ящик. Я заверну их в бумагу и положу туда, — неуверенно проговорила Леда.

Миссис Роутем продолжала медленно кивать головой.

— Даже думать о том, что ты сидишь за письменным столом, неприятно, — внезапно вновь заговорила она. — Надеюсь, ты все-таки передумаешь. Полагаю, мисс Миртл была бы этим недовольна.

Ее слова больно задели Леду. Без сомнения, мисс Миртл это совсем бы не понравилось.

— Но вдруг мне доведется перепечатывать рукопись такого же талантливого писателя, как сэр Вальтер Скотт!

— Едва ли, моя дорогая; очень сомневаюсь, что такое возможно. Однако сейчас, если хочешь, ты можешь разлить чай.

Леда поднялась, осознавая, какую честь ей оказали этой просьбой. Со стороны хозяйки было очень мило попросить ее об этом.