– Маркус подумал, что ты заглядываешься на него.

– У меня ушло несколько недель на то, чтобы набраться решимости зайти и заговорить с тобой. Сначала я подготовился. Узнал о художниках, работы которых ты выставляешь. Я был молодцом, правда?

– Ты опрокинул стопку каталогов на стойке у входа, а потом пролил свой кофе на администратора. Но да, ты был молодцом.

– А я-то надеялся, что ты уже забыла эти подробности нашей первой встречи.

– Они понравились мне больше всего. Было интересно наблюдать за красивым молодым человеком, который так волнуется.

– Твой вид вызывал у меня робость. Вся в черном, с короткой стрижкой, да еще и эта татуировка на запястье, прямо под браслетами, которые ты тогда носила. Господи, ты была горячей штучкой!

– Была? То есть сейчас уже нет? Берегитесь, мистер!

– Сейчас – тем более. И с каждым днем становишься все горячее…

– Ты скучаешь по моей короткой стрижке?

Мэтью оценивающе оглядел жену, слегка склонив голову набок.

– Иногда, – ответил он, едва заметно улыбнувшись. – Но такой ты мне тоже нравишься. Длинные волосы тебе очень идут.

Он поцеловал Аннабель и отстранился – быстрее, чем ей бы того хотелось.

– Я хочу, чтобы эта картина была твоей, – продолжил Мэтью серьезным тоном. – Понимаю, тебе пришлось от многого отказаться, чтобы быть здесь со мной. Я знаю, что ты любишь находиться в окружении прекрасных произведений искусства и скучаешь по ним. Одной из причин, по которым я согласился на эту работу, была возможность покупать для тебя эти красивые вещи. Чтобы ты могла владеть тем, что тебе понравится. Чтобы у тебя была собственная галерея.

Аннабель промолчала. Что-то в этом заявлении неприятно ее поразило. Ей нравилось работать в галерее. Обладать предметами искусства, конечно, тоже здорово, но это не могло заменить ей работу.

– Ты очень внимателен, но в нашем доме эта картина мне не нужна. Нет, правда. Надеюсь, она стоила не слишком дорого.

– Не слишком, – подтвердил Мэтью, и Аннабель заподозрила, что он ей солгал. – Честно говоря, наиболее дорогой оказалась рама. Я хочу, чтобы ты кое-что запомнила. Если со мной что-нибудь случится…

– Не говори так.

– Просто хочу, чтобы ты знала: рама, в ней вся ценность, о’кей?

– Она просто потрясающая, – сказала Аннабель, и так оно и было. Массивное дерево, покрытое сусальным серебром. Грубоватая и современная одновременно, рама выгодно подчеркивала синевато-серые тона картины. – Давай повесим это полотно над нашей кроватью, – предложила Аннабель, и ее лицо смягчилось. – Тогда каждый раз, укладываясь на ночь в постель, мы с тобой будем видеть сны о любви.

Появление этой картины ознаменовало начало их второго года в Женеве. Аннабель умышленно оставила эту годовщину без комментариев. Последующие несколько недель она много думала о том, не является ли этот холст подкупом, своеобразной взяткой за то, что они здесь остаются. Мэтью начал поговаривать о том, что ему нужно больше времени. На что именно, Аннабель не совсем понимала. Денег у них было много, но все же недостаточно, чтобы совсем отойти от дел и купить домик на побережье в Монтоке, о котором они столько говорили в свое время: с верандой по периметру и большим сараем на заднем дворе, который они превратят в художественную мастерскую. Однако денег все равно было больше, чем они когда-либо могли мечтать. Так для чего же Мэтью здесь оставаться? И сколько нужно денег, чтобы было достаточно?

Аннабель пыталась уговорить себя: им совсем не помешает еще немного пожить в Женеве; это не имеет большого значения; ее дом там, где Мэтью. Но правда заключалась в том, что это было важно. Это все-таки имело значение, и так было всегда. Женева никогда не сможет стать ее домом. Аннабель скучала, становилась апатичной, вялой. Она тосковала по работе. И хотела иметь детей. Хотела вернуть себе прежнюю жизнь. Она не могла вечно существовать в подвешенном состоянии реальности, откладываемой на потом. От этого можно было сойти с ума.

Чтобы как-то скоротать время до возвращения Мэтью, Аннабель делала вид, что при свете дня, клонившегося к вечеру, читает книгу, но ее взгляд скользил по строчкам, и она то и дело поглядывала на телефон. Это был остросюжетный роман о семейной жизни, о жене, которая исчезла по дороге с работы домой. Странная книжка под названием «Девушка» незнакомого автора – Аннабель казалось, что она читала это уже миллион раз, но все время забывала имена действующих лиц. Почему же Мэтью ей не позвонил? На него это совсем не похоже. Если он задержится еще больше, ей придется отправиться на званый ужин к Клаузерам одной. Аннабель всегда чувствовала себя у них неуютно в присутствии прислуги, облаченной в униформу, и чопорных гостей, большинство из которых были старше ее лет на десять, а то и больше. Мэтью прекрасно это знал. Когда речь заходила об этом, он всегда был внимателен к ней. Он не стал бы просить, чтобы она пошла туда одна.

– Если бы Йонас не был моим боссом… – говорил он с виноватой улыбкой. И никогда не заканчивал фразу.

Но Йонас Клаузер был не просто боссом Мэтью. Он возглавлял «Свисс юнайтед» – крупнейший банк Швейцарии. Он был крестным отцом Мэтью и главной причиной, по которой они сейчас находились в Женеве, если уж на то пошло. И пока Аннабель и Мэтью Уэрнер были здесь, они обязаны были поддерживать хорошие отношения с Клаузерами.

– Это просто бизнес, – говорил Мэтью. Но у него становилось бизнесом абсолютно все.

Зазвонили церковные колокола, и Аннабель отложила книгу в сторону. Жена отсутствовала уже десять дней, но Аннабель не интересовало, что с ней произошло, она даже не заложила закладку. На открытых верандах в соседних квартирах было пусто: большинство людей считали, что было слишком холодно сидеть там, как это делала Аннабель, даже под нагревательными лампами. А ей холод нравился: он помогал Аннабель чувствовать себя живой и бодрой. От налетевшего резкого порыва ветра у нее заслезились глаза. С потемневшего неба посыпал снег. Прием вот-вот должен был начаться. Если и вправду произошло какое-то недоразумение, она на самом деле должна встретиться с Мэтью уже у Клаузеров; опоздав, она поставит его в неловкое положение. Аннабель терпеть не могла огорчать своего мужа. В Штатах он находил ее опоздания очаровательными, это было составляющей богемного шарма крутой галеристки – в противоположность светским львицам из Верхнего Ист-Сайда, с которыми Мэтью встречался прежде. Аннабель называла их «Тщеславные Блондинки» – по ассоциации с худыми, как скелеты, женщинами из фильма «Костер тщеславия». Мэтью, который вырос в Верхнем Ист-Сайде, похоже, знал их всех. Всех этих Линдси, Битси и Кикси. Девиц с весьма странными фамилиями для таких имен: Леннокс, Меррилл и Кеннеди. Девушек, которых с детских лет учили писать благодарственные записки на тисненой почтовой бумаге и повсюду являться с опозданием; правда, опаздывали они совсем не так небрежно, как это зачастую делала Аннабель. Здесь же, в Женеве, ее опоздания раздражали Мэтью, особенно если это происходило в присутствии его банковских коллег. Потому что здесь у нее вроде бы не было причин опаздывать. Она ведь не работает. И детей у нее нет, как и друзей, за исключением Джулиана. Она не могла себе это позволить. Так что вперед – опять на высокие шпильки.