— Что делать? — сокрушалась во дворе Ашаман. — Мы опозорены перед всей деревней. Мой отец несчастен, и моя сестра зачахнет.

Через неделю, решив, что время пришло, я заявила:

— Лейла не может оставаться в таком состоянии. Ей нужно уехать.

— Куда уехать? — спросила Ашаман, по привычке похлопывая себя по щеке.

Мне не пришлось задумываться, чтобы ответить:

— На поиски той, которая ее закрыла, вот и все.

— И не думай об этом! В нашей семье ни одна женщина не покидала деревню.

— С этим нужно смириться.

— И кто будет ее сопровождать?

Я помолчала, прежде чем произнести:

— Я часто вижу во сне вашу мать, Бог забери ее душу! Она всегда одета в белое платье с зеленым поясом, настоящая райская гурия. Свет озаряет ее лицо — нет, Лейла, пожалуйста, не начинай снова плакать! Лучше послушай: покойная каждый раз берет меня за руку и заставляет поклясться на Коране, что я буду наблюдать за вами…

Я прочистила горло и добавила:

— В память о Фатиме и для того, чтобы сдержать мое обещание, я готова сопровождать Лейлу хоть до края земли!

Я не поняла, были ли две сестры довольны или удивлены. Я поспешила опередить их опасения и возражения:

— У меня нет ни связей, ни мужа, ни детей. Я отправлюсь в это путешествие вместе с Лейлой. Она вернется и восстановит свою честь.

И в тот год, деливший век на две половины, в конце весны началось наше путешествие. Наши новые родственники говорили, что мы должны вернуться до третьей декады луны, иначе дьявол похитит нашу счастливую звезду, что на языке попроще означало: по прошествии этого времени Тарек откажется от Лейлы.

В то же утро новость облетела всю деревню, и клан Омранов устроил так, чтобы все знали причину нашего отъезда: вернуть фигурку влагалища, которая его закрыла. Тогда Лейла сможет произнести формулу, которая ее раскроет, брак состоится, в Зебиб вернется спокойствие, женщины будут меньше говорить о влагалище, имам не будет больше возмущаться, петухи будут кричать вовремя, а собаки перестанут надрывно лаять. Бог будет доволен, даст своей пастве богатства этого мира и доказательства того, что она попадет в другой. Лейла выйдет замуж за Тарека, Тарек женится на Лейле, и пара заселит землю маленькими мусульманами.

* * *

Мы отправились в путь, неся с собой два узла, сосуд с водой, корзину, наполненную котлетками из сушеного мяса, хлебом и рогами газели. Я немного опоздала, улаживая некое дело, но ровно в семь часов мы отправились в путь.

Покрывала защищали нас от чужих взглядов и любопытства. У Лейлы были видны только подошвы ног, покрытые рисунками хны. Что до меня, я вышла из того возраста, когда женщина должна заматываться как привидение. Закон позволял мне выпустить несколько прядей или открыть часть лодыжек под предлогом того, что я больше не могла возбудить правоверного, раз мне уже исполнилось сорок лет. Боже! Как они ошибаются, не видя, какое желание вызывают зрелый живот и груди!

На груди я спрятала деньги, которые неохотно дал нам отец Лейлы; на них мы должны были добраться до места назначения.

Крестьянин провез нас на своей тележке часть пути. Нам оставалось пройти пешком километров десять до железнодорожного вокзала.

Посреди полей я начала разговор, решив вернуться к причине нашего отъезда:

— Твой муж не смог тебя открыть, потому что твое влагалище противостояло его атакам.

Щеки Лейлы покраснели, как маки, которые росли вокруг.

— Я хочу, чтобы ты знала, что с тобой. Ты хоть что-то понимаешь?

Она пробормотала:

— Я иногда слышала… произносили слово… «закрыта», но я не пыталась понять, что это значит.

— Ты ничего не помнишь о том дне, когда тебя закрыли?

— Нет, я не помню.

Я дура! Конечно, эффективность закрытия заключается в том, чтобы скрыть его от заинтересованной девушки.

— Но однажды, — продолжила Лейла, сосредоточившись, — я услышала, как мама шепчет моей будущей свекрови: «Даже армия фараона не справится с ее влагалищем». Я не пыталась понять.

Я замедлила шаг:

— Ты знаешь, что такое влагалище?

— Самая дорогая вещь, которую девушка должна хранить.

— Да, но что это?

— Оно напоминает паутину, которая защищает вход…

Я подбодрила ее жестом.

— Я его едва трогала… потому что боялась разорвать по неловкости. Мама ощупывала мои груди, бедра и ягодицы, подтверждала, что моя талия стройная, таз на месте и изгибы тела не изменились. Когда я ходила и прыгала, мне нужно было вести себя осторожно, и я никогда не разводила ноги слишком сильно. Такова была цена за то, чтобы удерживать на месте девственную плеву, я это знала.

Я вспомнила свою собственную мать. Те же самые советы, проверка всего тела. Я постаралась забыть об этих прикосновениях, считая их бесстыдными. Но иногда я трогала и трогала все мое тело, терлась обо все, на что ложилась, о край матраса, кровати, стола или о перила. На заброшенной ферме или в шалаше я позволяла двоюродным сестрам войти на порог моей поляны. Я повторяла пословицу моего селенья: «Целуйся и резвись, как хочешь, но следи за тем, чтобы сохранить место, которое принадлежит мужу!» Эта радостная связь, которая соединяла меня с моим телом, оборвалась в тот день, когда Садек получил его в собственность.

Я удержалась от того, чтобы признаться в этом девушке, для нее это было бы преждевременно.

Лейла продолжила грустным голосом:

— Возможно, они меня закрыли, но не стоило так поступать. Я всегда была убеждена, что мое тело — не мое.

— Вот как?

— Мама говорила, что тело женщины не принадлежит ей. Я понимаю.

— Что ты понимаешь?

— Тело нужно закрыть, потому что, открывшись, оно может стать источником бед.

Мне предстояла сложная задача.

— Твое влагалище закрыли, чтобы предотвратить опасность, так?

— Да… мама говорила: «В тебе живут все демоны земли, берегись и не выпускай их, мужчины от этого умирают».

Вдруг, при слове «мама», Лейла повернулась к деревне и залилась слезами.

— Что такое?

— Я не хочу покидать своих родственников. Я не должна была уходить.

Я попыталась ее утешить:

— В чем-то несчастье даже пошло тебе на пользу. Без этих злоключений ты не смогла бы попутешествовать. — И я сменила тему: — Ты его хотя бы любишь?

— Кого?

— Того, с кем собираешься связать свою жизнь.

— Тарек мне ничего не сделал, я не могу его ненавидеть.