есть,– сказал он.– Значит и желания должны исполняться. Характер испытаний тоже теперь известен. Значит знаем к чему надо быть готовым. Наконец никогда не было информации, что кто-нибудь при походе к кристаллу пропал или того хуже погиб. Значит все от него возвращались. И мы, я уверен, вернёмся. Нам только надо дойти до него, загадать желания – и путь назад вновь откроется. И чем раньше мы это сделаем, тем скорее сможем вернуться.

Ольем согласился с аргументами друга. Ему, конечно, хотелось повернуть обратно прямо сейчас. Но вместе с тем вновь стала соблазнять уже не гипотетическая, а вполне реальная возможность получить то, чем он не наделён был с рождения. И с этими смешанными чувствами он вновь двинулся след за напарником.

На этот раз они шли не просто опасаясь возможных неприятностей, а однозначно ожидая чего-то, с чем придётся снова сражаться. И были поэтому настороже.

– Смотри в оба.– посоветовал Элдвиг.– Во второй раз будет явно не провал под землю. Не могут же испытания быть столь однотипны.

И он оказался прав.

Толком Ольем не разглядел что это был за предмет. Он вызвал у него ассоциацию с бревном, бревном Ольем его и называл. Коротышка заметил его сбоку и чуть сзади летящим со скоростью достаточной, чтобы зашибить, хоть слона, и с криком «Ложись!» бросился на Элдвига, с которым и повалился на землю. Спустя миг они увидели на земле мелькнувшую над ними тень.

Несколько минут приятели лежали, боясь пошевелиться и оглядывались по сторонам одними глазами. Потом стали приподнимать головы и осторожно вертеть ими, изучая обстановку вокруг. Было спокойно. Так же спокойно, как после схлопнувшегося круга просевшей земли с дыркой в центре. Нигде ничего не напоминало ни о малейшей опасности.

– Ну вот видишь,– сказал, поднявшись, Элдвиг.– Надо быть только бдительным. И всё преодолимо.

Они уже видели кристалл. Он возвышался над местностью, венчая собой прямоугольную колону из неизвестного каменного материала. В его гранях играло яркое летнее солнце. Он завораживал, вызывая радостное волнение, то ли своим величественным видом, то ли бессловесным обещанием скорого осуществления вожделенных желаний.

Ничего страшного больше не происходило. Путникам даже стало казаться, что все испытания окончательно пройдены. Нужно лишь запастись терпением, и через двести-триста шагов всё то, что недоступно человеку станет реальностью, как трава под ногами, как облака над головой, как где-то далеко-далеко деловито бурлящие мегаполисы…

Удар был невидим, как отсекающая возвращение назад преграда, а поэтому и неожидан. Элдвиг получил его в спину, а Ольем в предплечье, и оба повалились на землю. И тут началось такое, что пережить может лишь рождённый в рубашке. Удары сыпались со всех сторон и были они всех мастей. Как пинки и зуботычины, как хлестки ногайкой и тупой стороной сабли, оставляющие на теле налитые кровью ссадины, а иной раз и до самой крови разрывающие плоть, как иглы под ногти и огонь, прожигающий одежду, чтобы оставить на коже ожоговое клеймо. И спастись от этих ударов не представлялось возможным. Мужчины пытались бежать и ползти, но удары настигали их всюду. Пытались заслоняться руками, но удары поражали не прикрытые части тела, и даже если приходились по рукам, они калечили безжалостно руки. Они крутили людей и вертели, они швыряли и пинали, жгли и стегали, выколачивая всякую способность мыслить и заполняя освобождающееся пространство по звериному инстинктивным страхом за самого себя.

Уже ничего не болело и не пугало, заставляя пытаться спастись. Точнее сказать, боль, поселившаяся в каждой клеточке, стала восприниматься естественным состоянием организма, отчего и страх стал как будто родным. Даже перестало быть понятным продолжаются ли удары по истерзанным почти до предела телам. Жизнь дотлевала, как уголёк, лишившийся всякой надежды вновь вспыхнуть пламенем.

Сознание Элдвига несколько раз из плотного серого тумана погружалось в густеющую темноту, откуда в последний момент резко выныривало обратно в серость. При очередном таком погружении мужчина вдруг ощутил уже было утраченный страх, что чернота поглотит его окончательно, и это заставило его очнуться в реальности.

Реальность оказалась удручающей. Тело всё же болело. И так как практически не получалось толком пошевелиться, его не только покрывали побои и ожоги, но и внутри невидимые воочию однозначно были множественные переломы костей. Лицо представляло собой отбивную с кровью, а ощущения языка говорили об отсутствии как минимум половины зубов, при этом половина оставшихся держалась на честном слове и при любом неловком движении грозила посыпаться, как хилая конструкция из костяшек домино. Налитыми кровью глазами сквозь узкие щели заплывших век и редкую сетку опалённых ресниц Элдвиг с трудом разглядел валяющегося сбоку в таком же как он сам состоянии Ольема. И самое главное он увидел, что за время ударов они неведомым образом очутились буквально в трёх шагах от кристалла.

Но радости это не доставляло. По физическому состоянию становилось понятно, что жить осталось считанные минуты, а может быть и секунды. Если проживёшь час,– это было бы сродни сказочному волшебству. В голову била приводящая в ужас мысль: «Значит информация о том, что при посещении кристала никто не погиб и не пропал – это такая же не понятно зачем скрываемая тайна, как то, какие приходится претерпевать испытания и то, какие исполняются желания. На деле же жертвы и пропавшие есть. Может быть даже выживших никого никогда не было.»

Элдвигу так сделалось больно за себя и тоскливо, что не передать словами. Превозмогая немощь, он поднял затуманенный слезами взгляд на кристалл, который, излучая холодное сияние, словно наслаждался видом поверженных им людей.

– Сдохнет,– крича в душе, прохрипел Элдвиг, выхаркивая со словами то ли кровь, то ли окровавленную слюну.– Если я сдыхаю, пусть сдохнет и управляющий банка. Справедливость должна восторжествовать. Пусть он сдохнет, мерзавец.

– Хочу быть красивым,– с таким же отчаянием поддержал желание друга Ольем.– Хоть сдохнуть хочу красивым.

Элдвиг ощутил, что опухшие веки всё меньше и меньше давят на глазные яблоки, и с самих глаз сходит пелена и смотреть становится легче и чётче. Отступает стиснутость в груди, и всё меньше и меньше приходится прилагать усилий для того, что бы дышать, отчего сам процесс дыхания возвращается в то естественное состояние, когда он не заметен. И в теле, то там, то там, уходит боль, замещаясь нормальными ощущениями, бывшими до обрушившихся градом ударов.

Уловив эти странные в себе изменения, Элдвиг успел заметить как на его руках, порванных и обожжённых местами до костей, восстанавливается кожа. Он тут же перевёл взгляд на напарника: Ольем тоже прямо на глазах выздоравливал, обретая своё прежнее