лично, в ближайшем окружении императора полно людей, желающих ему добра. Разумеется, в их понимании этого слова.

— Вы сейчас — о начальнике стражи? — уточнил я.

— Именно, о господине Милорадове. Поверьте, он не единственный — такой ретивый. Я ни на миг не погрешу против истины, если скажу, что государя в нашей стране боготворят. Это относится ко всем слоям населения, от полуграмотных крестьян до великосветских вельмож. Императора и его семью любят искренне, от всего сердца. А теперь вообразите на минуту, что вам — обычному придворному, не посвященному в перипетии отношений между государем и неким Константином Барятинским, — становится известно, что жизни цесаревича угрожает опасность. И избавиться от этой опасности можно сравнительно просто — физически устранив Константина Барятинского. Вы, искренне преданный Его величеству придворный, понимаете, что государь, чьи милосердие широко известно, на такое устранение не пойдёт. Но, спрашивается, что мешает вам помочь Его Величеству решить эту проблему?

— Да, в общем-то, ничего, — рассудил я. — Ну, за исключением того, что Константин Барятинский будет сопротивляться.

— И умеет это делать превосходно, — кивнул Витман. — Однако о ваших боевых талантах, Константин Александрович, осведомлены немногие люди. Для постороннего взгляда вы, семнадцатилетний мальчишка — лёгкая мишень. И я уверен, что рано или поздно кто-нибудь из окружения императора не постесняется этим воспользоваться.

— С исключительно благородными намерениями, — кивнул я.

— Ну, разумеется. С какими же ещё. Поймите правильно, капитан — я уверен, что вы сумеете за себя постоять. Но…

— Но разгребать это всё потом — вам, — кивнул я. — И лучше, конечно, мне сейчас свалить с глаз долой и не отсвечивать — дабы не провоцировать разных хороших людей на благородные поступки.

— Рад, что мы услышали друг друга, — кивнул Витман. — И в очередной раз поражаюсь вашему хладнокровию.

Я пожал плечами:

— Я не любитель бегать по потолку. Предпочитаю решать проблемы по мере поступления.

— Отрадно слышать. Предполагаемое время вашего отъезда — через неделю. Точную дату сообщим дополнительно.

* * *

Поезд под названием «Норд-Экспресс», сообщение Санкт-Петербург — Париж, отходил с Балтийского вокзала поздно вечером.

Дед поехал меня провожать — как ни пытался я его убедить, что этого делать не нужно. И теперь он с изумлением смотрел на Корицкого, который стоял на перроне рядом с мужчиной и женщиной средних лет — отцом и матерью, видимо.

Дед с семейством Корицких сухо раскланялся. Они ответили тем же.

— Ты не говорил мне, что Корицкий едет с вами, — отведя меня в сторону, сказал дед. — Он — в группе сопровождения?

— Нет. Он — в команде.

Дед охнул:

— И ты молчал⁈

— А должен был сообщить? Ты ведь на это никак не повлиял бы.

Дед покачал головой:

— Будь осторожен, Костя. Прошу тебя. Корицкие — это… В общем, от этих людей можно ожидать чего угодно! Любой подлости. А вы со Станиславом — в одной команде.

— Капитан которой — я, — напомнил я. — Не волнуйся. У нас было время пообщаться, Корицкий уже понял, у кого длиннее, больше не рыпается.

— Что, прости? — удивился дед.

— Ничего, — я хлопнул его по плечу. — Говорю: всё пройдёт отлично, не переживай.

— Мне бы твою уверенность, — дед покачал головой. — Ох!.. Чуть не забыл. Хотел вручить дома, в окружении всей семьи, в торжественной обстановке — так, как мы делали это всегда, по традиции рода. Но вокруг тебя вечно такая суета! — Он покачал головой. — Невозможно даже сказать, когда представится случай… В общем, вот, — дед вытащил из саквояжа карманные часы.

Золотой корпус, золотая цепочка — выглядел подарок внушительно.

— Они принадлежали твоему отцу, — сказал дед. — Поздравляю с окончанием первого учебного года, Костя! Лучший курсант Императорской академии — подумать только! Александр гордился бы тобой — не меньше, чем горжусь я. — Голос у деда дрогнул, он обнял меня.

А я снова подумал, что Григорий Михайлович, должно быть, давно перестал видеть во мне пришельца из другого мира. Я для него — Костя Барятинский. Строптивый, непокорный, временами заставляющий кипеть от ярости — но всё же любимый внук.

— Спасибо.

Полевая форма от Кардена, в которую я был одет, кармашка для ношения часов не предполагала. Надо будет к ним браслет приладить, что ли — носить на руке… Я спрятал часы в нагрудный карман.

— Потерять не бойся, — заметив мой взгляд, сказал дед. — Александр защитил часы специальным охранным заклинанием. Их не сможет утащить даже самый расторопный вор. Без твоего разрешения к часам не прикоснется никто. Если ты их где-то случайно оставишь — они будут дожидаться тебя там, где оставил.

— Удобно, — оценил я.

Рассеянностью, правда, никогда не страдал, а воры даже в детстве предпочитали обходить меня дальней дорогой. Но — мало ли что. Защитное заклинание, сработанное сильным белым магом — не самая бесполезная штука.

— Думаю, что на Игре часы тебе пригодятся, — улыбнулся дед. Однако, покосившись на Корицких, тут же нахмурился. Пообещал: — Я тоже обязательно приеду на Игру.

— Зачем?

— Хочу поболеть за тебя.

— Дед! Прекрати. Я не маленький мальчик, ничего со мной не случится. То жалуешься, что вот-вот развалишься, то в Париж собрался…

— Я очень давно не был в Париже, — немедленно ухватился за подсказку дед. — В последний раз — ещё перед свадьбой твоего отца, на открытии международной выставки.

— Вот и нечего…

— Ступай в вагон, Костя. — Дед обнял меня. — Счастливого пути!

По опыту я знал, что дальше с ним спорить бесполезно.

Глава 4

Норд-Экспресс. Санкт-Петербург — Париж

Я отчего-то был убежден, что в пути Корицкий непременно попытается подстроить мне какую-нибудь пакость. Что-нибудь детсадовское — намазать клеем обувь, подбросить в еду слабительное или во время остановки выкинуть из вагона мой чемодан.

Анатоль, с которым я делил двухместное купе, был, как оказалось, того же мнения.

— Я поставил на дверь магическую защиту, — отрапортовал он мне. Сразу после того, как поезд тронулся, и многочисленное семейство Долинских, прибывшее провожать отпрыска, скрылось из глаз вместе с платформой. Подмигнул: — Корицкому, если полезет, понравится.

— Спасибо, — от души поблагодарил я.

Растянулся на своей полке.

В прежней жизни ездить в поездах мне доводилось редко. За исключением, пожалуй, первого года скитаний — когда я, сбежав из приюта, колесил по стране с такими же, как сам, беспризорниками. Мы искали места потеплее и посытнее. Путешествовали, разумеется, в товарных вагонах, о том, чтобы сесть в пассажирский, нечего было и мечтать.

Для того, чтобы во время остановки поезда пробраться незамеченным под товарный вагон, требовались и удача, и определённые навыки. На станциях убежище приходилось покидать — чтобы не нарваться на обходчиков. Кто-то, задремав и не успев проснуться, нарывался. Кто-то погибал или калечился, сорвавшись на ходу… В общем, наши путешествия сложно было назвать комфортными — хотя в те годы я, конечно, ни о чём таком не думал. Когда присоединился к Сопротивлению, иной раз доводилось ездить в пассажирских поездах, но там возникали свои сложности. Поезда шерстили корпораты — которые нередко разыскивали именно меня. Случалось и вступать в перестрелки, и спрыгивать… Чего только не случалось. Поэтому я, если был выбор, предпочитал железным дорогам автомобильные.

А здесь мы ехали первым классом. Поезд — самый современный и быстрый (по меркам этого мира, разумеется), вагоны — самые комфортабельные. Вместо привычных узких полок — широкие диваны, обитые бархатом, кружевные занавески на окнах, букетик цветов в крохотной вазе, уютные светильники, и ещё примерно миллион мелочей — приспособленных для того, чтобы максимально удобно разместиться самому и разместить свои вещи.

Не успел поезд отойти от платформы, как в купе заглянула хорошенькая проводница. Рассказала нам с Анатолем, где находится вагон-ресторан. Осведомилась, не желают ли господа чего-нибудь прямо сейчас. Чай, кофе, свежие газеты?.. Прохладительные напитки, мороженое?..

— Мороженое, — сказал Анатоль, с удовольствием разглядывая проводницу. Она была одета в белоснежную блузку с расстегнутыми верхними пуговицами, тугой приталенный пиджак и узкую юбку. — Тут ужасно жарко.

— Если нужно, вы можете активировать магический регулятор температуры, — проводница коснулась нужного верньера.

Края её блузки от движения разошлись. Красота, да и только.

— Если будет нужно, я сам здесь устрою хоть ледник, хоть преисподнюю, — пообещал я. — Не беспокойтесь.

— А жарко мне из-за присутствия в этом купе такого прелестного создания, как вы, — добавил Анатоль.

Проводница мило покраснела — от корней волос до самого бюста. Пролепетала, что мороженое сейчас подаст, и упорхнула.

— Ты ведь не претендуешь на эту прелесть? — ревниво глядя ей вслед, спросил Анатоль.

Я отрицательно покачал головой. Хватит