Полицейский подвел меня к двуколке и остановил двоих своих товарищей, которые пытались уложить на нее бедную леди, так что та, можно сказать, зависла в равновесии между двумя мирами, что в общем-то соответствовало действительности.

Он отдернул покрывало.

От своего первого трупа я ожидал большего. И если ребята ожидали, что меня вывернет наизнанку, я их разочаровал. Выяснилось, что смерть, как и многое в этом мире, сильно переоценена.

Женщина лежала в полном спокойствии. Широкое лицо, отсутствующий взгляд, рыхлое телосложение; такая неподвижная, каких мне еще не приходилось видеть. Кажется, справа на строгом лице темнел багровый синяк, но кто-то уже успел привести в порядок лицо, поэтому я оказался избавлен от зрелища языка, зубов, слюны – всего того, говорящего о здоровье, что находится в нижней части лица. Нижняя челюсть не отвалилась вниз, рот был плотно закрыт, губы сжались в тонкую полоску. Мне хотелось бы сказать, что глаза вселили в меня ужас, однако в действительности они не несли миру злобы и не излучали страха. Мертвая женщина была уже там, где нет ни страха, ни злобы. Ее глаза были спокойными, не сосредоточенными и лишенными всякого человеческого чувства. Это были просто глаза мертвого человека.

Я посмотрел на шею. Ворот платья был опущен вниз, чтобы полицейские смогли осмотреть смертельные раны. Я увидел два ровных разреза, теперь уже обескровленных, пересекающих крест-накрест шею от левого уха до кадыка.

– Ничего не скажешь, тот тип знал, что делает, – заметил сержант, спонсировавший мою экспедицию. – Глубоко в горло, быстро и четко, вся кровь выплеснулась рекой в первый разрез, второй стал уже чисто украшением.

– Врач-хирург? – предположил я. – Или мясник, раввин[6], работник скотобойни?

– Это скажет наш врач, когда определит, что к чему. Но этот тип определенно умеет обращаться с ножом.

После чего один из полицейских снова набросил покрывало, скрывая лицо убитой от мира.

– Мне сказали, есть и другие раны, – сказал я. – Я должен на них взглянуть. Если сможете, избавьте меня от зрелища интимных мест, пусть бедняжка сохранит хоть каплю достоинства, но мне нужно увидеть, что еще сделал этот человек.

Трое полицейских перекинулись друг с другом взглядами, после чего один из них взял покрывало посредине и осторожно откинул в сторону, открывая только рану, и ничего кроме нее.

– На это, как мне кажется, также потребовалась незаурядная сила, – сказал полицейский.

И это действительно было так. Отвратительный неровный ров проходил по левому боку, где-то в десяти дюймах левее пупка (который я так и не увидел), изгибаясь у тазовой кости, уходя внутрь к средней линии тела. И здесь крови тоже не было; нож оставил за собой кровавые хлопья, но рана получилась грубее, чем на шее, и можно было различить кровь, свернувшуюся в черную (при данном освещении) кашицу или даже студень.

– Покажи ему следы от уколов, – сказал сержант.

Покрывало снова переместили, и я увидел то место, где легко, чуть ли не весело «танцевало» острие ножа. При этой демонстрации открылось пятно лобковых волос, но никто из нас ни словом не обмолвился об этом, поскольку двадцать четыре года назад о таких вещах не упоминали даже мужчины в разговоре между собой.

***

«ВЧЕРА НОЧЬЮ БЫЛ ОБНАРУЖЕН ТРУП ЖЕНЩИНЫ…»

– Нет, нет! – остановил меня Генри Брайт. – Мы подаем новость, а не общаемся с дамами на чаепитии. Давай на первое место кровь.

Он застыл у меня за спиной, следя за тем, как я обрушился на «Шолс и Глидден», переводя свои сделанные скорописью заметки в английскую прозу. Я только что вернулся из Бакс-роу, заплатив кэбмену больше обещанного за то, чтобы он гнал что есть силы в предрассветной мгле сквозь усиливающийся поток движения на улицах. Ворвавшись в редакцию, я сразу же уселся за печатную машинку. Брайт набросился на меня, словно сумасшедший. Быть может, именно он и был убийцей?

«ВЧЕРА НОЧЬЮ В УАЙТЧЕПЕЛЕ НЕИЗВЕСТНЫМ ИЛИ НЕИЗВЕСТНЫМИ ЗВЕРСКИ УБИТА ЖЕНЩИНА».

– Да, – одобрительно промолвил Брайт. – Да, да, это то, что надо.

«ТЕЛО БЫЛО ОБНАРУЖЕНО…»

– Нет, нет, прибереги это для второй страницы. Сначала опиши раны, кровь. И дай здесь же точку зрения полиции, для большей сочности.

«НЕСЧАСТНОЙ ЖЕРТВЕ ПЕРЕРЕЗАЛИ ГОРЛО…»

– Жестоко, – подсказал Брайт.

«…ДВУМЯ ГЛУБОКИМИ УДАРАМИ НОЖА, ВЫЗВАВШИМИ ОБИЛЬНОЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ…»

– Нет, нет! Мы что, в Оксфорде? Беседуем с чопорным профессором о распущенности нравов раннего Возрождения?

«…СИЛЬНОЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ. ЖЕНЩИНА УМЕРЛА В СЧИТАНЫЕ МГНОВЕНИЯ.

ПОСЛЕ ЧЕГО ИЗВЕРГ…

ПОСЛЕ ЧЕГО ЗВЕРЬ…»

– Да, да, так гораздо лучше, – согласился Брайт.

«ПОСЛЕ ЧЕГО ИЗВЕРГ ЗАДРАЛ ЕЙ ЮБКИ И НОЖОМ ВСПОРОЛ БРЮШНУЮ ПОЛОСТЬ, НАНЕСЯ ЕЩЕ ОДИН ДЛИННЫЙ, ГЛУБОКИЙ И НА ЭТОТ РАЗ НЕРОВНЫЙ ПОРЕЗ».

– Новый абзац, – указал Брайт.

«СВОЮ ЖУТКУЮ РАБОТУ ОН ЗАВЕРШИЛ НЕСКОЛЬКИМИ КОЛЮЩИМИ УДАРАМИ В ЖИВОТ…»

– Я могу написать «живот»? – спросил я. – Это не слишком вульгарно?

– Оставь пока что как есть. Я справлюсь у О’Коннора. В «Стар» у девчонок нет ни животов, ни сисек, ни попок. Может быть, в «Экспресс», но только не в «Стар». Однако времена меняются.

«…И БЕДРА.

ПО СЛОВАМ ПОЛИЦИИ, ТЕЛО БЫЛО ОБНАРУЖЕНО В 3.40 УТРА ЧАРЛЬЗОМ КРОССОМ, КОТОРЫЙ НАПРАВЛЯЛСЯ НА РАБОТУ ПО БАКС-РОУ ОТ СВОЕГО ДОМА…»

– От «сваво дому», – усмехнулся Брайт, пародируя просторечный жаргон Ист-Энда и тем самым наглядно демонстрируя непоколебимое убеждение редакторов и журналистов всех газет мира в собственном превосходстве над теми болванами, для которых они пишут.

«КАК СКАЗАЛ СЕРЖАНТ СТОЛИЧНОЙ ПОЛИЦИИ ДЖЕЙМС РОСС: «ЧТОБЫ ТАКОЕ СДЕЛАТЬ, НУЖНЫ НЕДЮЖИННАЯ СИЛА И УМЕНИЕ». ПОЛИЦИЯ ЗАБРАЛА ТРУП В МОРГ НА ОЛД-МОНТЕГЮ-СТРИТ, ГДЕ ЕГО ОСМОТРИТ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ХИРУРГ. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ФОТОГРАФИЯ ЛИЦА УБИТОЙ ЖЕНЩИНЫ БУДЕТ РАСПРОСТРАНЕНА ПО РАЙОНУ В НАДЕЖДЕ НА ТО, ЧТО КТО-НИБУДЬ ЕЕ ОПОЗНАЕТ».

И оставался еще последний штрих. Поскольку мой псевдоним Хорн был уже связан с музыкой, Генри Брайт предложил, чтобы криминальную хронику я писал под своим настоящим именем. Господи, этого мне совсем не хотелось, поскольку у меня были надежды перейти к чему-нибудь качественному, и я не хотел пачкать себя кровью.

В конце концов Брайт сдался.

– Ну хорошо, парень, в таком случае предложи что-нибудь еще. Диккенс называл себя Бозом[7]; определенно ты сможешь придумать что-нибудь получше.