— Напомни, чем он занимается, — попросил Дэвид, ослабляя галстук.

— Сообщества и местное самоуправление.

Дэвид погрузился в задумчивое молчание.

Выждав минуту-другую, Майлз сказал:

— Ответим ему позже?

Дэвид перевел на него взгляд.

— Да-да, хорошо, — отозвался он.

Майлз сделал пометку.

— Не забывайте, вы обещали подумать над тем, чтобы возглавить два других специальных комитета: по делам Европейского союза и внутренних дел.

Дэвид иронично поднял бровь: Майлз ведь не думает, что он в самом деле забыл? Нет, он просто лишний раз подчеркивает, как востребован его шеф. Амбициозному парню приятно сознавать, что он в одной упряжке с человеком, которому прочат возвращение на вершину, и он наверняка сказал это, чтобы польстить Дэвиду и его чувству собственной значимости.

— Дэвид, — позвала его из соседней комнаты Карен. — Тут из Биб[5]звонят. Спрашивают, сможешь ли ты поучаствовать в съемках «Времени вопросов» через неделю, когда они будут в Бристоле.

— Что там с моим графиком? — отозвался он.

— Если ты настроен, могу найти местечко.

Дэвид опять посмотрел на Майлза. Как отреагирует его главный помощник, если он скажет, что не настроен? Плохо, понял Давид, поэтому сказал:

— Тогда скажи им «да». И позаботься, — добавил он, обращаясь к Майлзу, — чтобы мы были в курсе всех последних событий, прежде чем я поеду на съемку.

— Сделаем, — заверил его Майлз. — Кстати, это напомнило мне об интервью, которое вы на следующей неделе даете «Таймс». Они спрашивают, не желает ли ваша... э... подруга тоже принять участие.

— Ее зовут Лиза, и ты прекрасно об этом знаешь, — резко осадил его Дэвид. — Я поговорю с ней. А теперь, если ты закончил, закрой дверь, когда будешь выходить.

Дэвид редко бывал груб с подчиненными, особенно с руководителем своего аппарата, которого искренне любил. Но на этот раз Майлзу досталось по заслугам. Одно дело, если Лизу отказывается принимать его дочь, но абсолютно недопустимо, чтобы ее примеру следовал Майлз. Но пока что Дэвиду хотелось верить, что его помощник достаточно благоразумен, не говоря уже о том, что фанатично увлечен Вестминстерскими интригами, чтобы поспешность, с которой его шеф завязал новые отношения, слишком долго его беспокоила. Однако если Майлз будет упорствовать, то наверняка потеряет работу.

Понимая, как больно ему будет отпускать Майлза, Дэвид тяжело вздохнул и повернул кресло, чтобы полюбоваться замечательным видом на Нью-Палас-Ярд и его великолепные ворота (вход в которые посторонним был запрещен), высоченную башню Биг-Бен и Юбилейный фонтан. Было время, когда это напоминало, что он удостоился сидеть в самом сердце страны, в центре ее политической арены, и настолько его воодушевляло, что десятый дом по Даунинг-стрит[6]казался таким же досягаемым, как собственная парадная дверь. Сегодня он чувствовал приступы головной боли и непонятное беспокойство, которое в последнее время одолевало его чаще, чем это хотелось признавать.

Оно сбивало с толку и наводило на тревожные размышления о том, почему меняется его прежний энергичный и веселый характер. Очевидно, болезнь Катрины сильно на нем сказалась: наблюдать, как из жизни медленно и мучительно уходит любимый человек, с которым ты так долго был близок, — самое страшное и тяжелое из всех испытаний. И он не ждал, что теперь его страдания закончатся, конечно же нет. Но возвращение Лизы в его жизнь, несомненно, должно было придать ему больше сил и оптимизма, чем он ощущал сейчас. Дэвиду не давал покоя вопрос, относилась бы она к нему как-то иначе, признайся он, что, возможно, уже не хочет рваться к вершинам. Поскольку сама Лиза была птицей высокого полета, от него она, вероятно, тоже ждала неиссякаемого стремления к успеху.

Закрыв глаза, Дэвид откинул голову на спинку кресла и несколько раз глубоко вдохнул. Обычно такие моменты неуверенности длились недолго, поэтому нужно просто не обращать на них внимания. Тем более опыт подсказывал, что через несколько минут, максимум полчаса, он придет в норму и будет готов полететь с Лизой хоть на луну, если она того захочет. Следом пришла мысль о том, как бы отнеслась к этому Розалинд, которая до недавних пор была его верным товарищем по «космическим полетам», и Дэвид чуть не застонал вслух.

Только раскола в семье ему сейчас не хватало. Он любил дочь больше жизни и не хотел допускать даже мысли о том, что они могут стать чужими друг другу. Но каким чудом он убедит ее принять Лизу, если она вбила себе в голову, будто он изменял Катрине, когда та болела? Однако приходилось признать, что, отыскав Лизу так скоро после кончины жены, он принял не самое мудрое решение в жизни. Впрочем, теперь уже поздно было от него отказываться, и, даже если бы время вернулось вспять, Дэвид знал, что ничего не стал бы менять, потому что уже дорожил Лизой так же, если не больше, как двадцать лет назад, когда они первый раз были вместе.

Они встретились в Бристольском университете: он был ультрасовременным молодым преподавателем — по крайней мере, так ему нравилось думать о себе, анархисте в отношении к правящей верхушке, страстном поклоннике рок-музыки и лекторе у студентов, которые писали магистерские и докторские диссертации по государственному управлению. Лиза училась на втором курсе, но на его лекции не ходила, потому что занималась французским и испанским, а он читал политологию. Познакомились они на концерте «Фэапорт конвеншн» в Колстон-Холле. Тогда одной из университетских рок-групп удалось попасть на разогрев — немалое достижение, учитывая, каким составом приехал «Фэапорт». Ни студенты, ни преподаватели не могли пропустить такое событие.

Сейчас Дэвид не мог вспомнить, кто представил их друг другу. В памяти осталась только давка в толпе, пульсирующий грохот музыки и непобедимая сила влечения, которое вспыхнуло между ними, как электрический разряд. Эта неожиданная встреча настолько поглотила его, что у него днями напролет не шли из головы великолепные глаза Лизы, ее губы и завораживающая своим мягким кремовым свечением кожа. Не будь он женатым, да еще с ребенком, он сделал бы все возможное и невозможное, лишь бы снова ее разыскать. Но как бы он ни любил пофлиртовать в те дни, жена и дочь были для него всем. Поэтому, если Дэвид и был готов рискнуть ради Лизы карьерой, то терять семью он точно не хотел.

Эта похвальная решимость могла бы никогда не дать трещины, если бы Катрина примерно в то же время не поддалась очередному приступу депрессии и не уехала бы к родителям в Ирландию, прихватив с собой Розалинд. Жена не в первый раз покидала его, охваченная беспросветным отчаянием, и в обоих предыдущих случаях Дэвид ждал всего пару дней, быть может, неделю, а потом срывался в Дублин и уговаривал ее вернуться. На этот раз его не на шутку разозлило упорное нежелание Катрины обратиться за помощью к специалистам, а еще признать тот факт, что восьмилетняя Розалинд, во-первых, ему такая же родная дочь, как и ей, а во-вторых — смысл и радость самого его существования. Поэтому он сказал жене, чтобы та сидела в Дублине, пока раз и навсегда не разберется с тараканами у себя в голове.