— Ты хочешь сказать, что больше не любишь меня? — дрожащими губами прошептала она.

Чувствуя, что его сердце разрывается пополам, Дэвид будто со стороны услышал собственный голос:

— Нет, конечно, я люблю тебя. Я имею в виду... О Господи, я не знаю, что я имею в виду. Я думал, когда ты попросила меня приехать сюда, я ожидал, что ты...

Осознав, что собирается упомянуть о разводе, Дэвид оборвал себя на полуслове.

— Прости, — проговорила Катрина, угасая прямо у него на глазах. — Очевидно, я все неправильно поняла и теперь опять усложняю тебе жизнь. А я вовсе этого не хотела. Клянусь. Если ты ее любишь, возможно, тебе лучше забыть обо мне.

— Нет, я не могу и не хочу так поступать. Ты — моя жена, и этого никто не отменял...

— Но если ты меня не любишь...

— Я этого не говорил. Я люблю тебя, и да, ты права, нам нужно думать о Розалинд, но я не могу просто взять и уйти от Лизы. Мы вместе строим нашу жизнь, у нас есть планы и...

— Но компания принадлежит нам, не забывай, и ты сам настоял, чтобы так оно и оставалось. Я думала, ты надеялся, что когда-нибудь мы все-таки будем заниматься ею вместе. — Катрина нервно сглотнула. — Прости, если я неправильно тебя поняла, — тихо добавила она.

Тогда Дэвид не мог вспомнить, почему настоял, чтобы компания осталась записанной на них двоих. Он думал только о Лизе и как она воспримет, когда он скажет ей, что любит ее чуть ли не больше жизни, но жена и дочь тоже ему дороги, поэтому ему очень жаль, но они больше не могут быть вместе.

События последующих дней и недель затуманились от времени и горького чувства вины, которое он так долго пытался подавить в себе. Дэвид подозревал, что какие-то осколки воспоминаний никогда не перестанут ранить его совесть, как, например, тот момент, когда Лиза приняла его решение: внешне она была спокойна, но это спокойствие было хуже самой дикой, безумной истерики. Потом она съезжала с их квартиры — невозможно описать, как мерзко тогда было у него на душе. Чуть позднее одна из подруг Лизы рассказала Дэвиду, что та бросила университет, не получив диплома. Он сразу понял, что Лиза сделала это, потому что не могла жить в одном городе с ним и Катриной, где они могли в любой момент столкнуться друг с другом. Он всерьез раздумывал над тем, как перевести бизнес и семью в Лондон, или Плимут, или даже Дублин — куда угодно, лишь бы вернуть Лизе хотя бы часть того, что принадлежало ей. Однако компания пустила мощные корни в Бристоле, а Лиза, где бы она ни была, не отвечала ни на его звонки, ни на письма. Он удостоился лишь сухой записки от ее сестры Эми, в которой его просили уважать собственное решение и думать теперь только о жене и ребенке, а Лизу оставить в покое. «Ей нужно жить дальше, и тебе тоже», — закончила свое послание Эми.

Прошло много времени, прежде чем им с Катриной удалось вернуть утраченную близость, — вероятно, больше, чем ему помнилось теперь. Но в конце концов Дэвид обнаружил, что, когда он переставал изводить себя мыслями о Лизе и о том, чем она может заниматься, к нему возвращалась способность искренне радоваться, что любимая дочь вернулась в его жизнь. В конечном итоге это было самым важным. Ведь каких бы дров ни наломали родители, хуже всего, когда за их ошибки расплачиваются дети. Взрослые, из раза в раз напоминал себе Дэвид, как-нибудь залечат раны, которые нанесли друг другу, но у невинного ребенка нет защиты от суровых реалий жизни. Родители должны окружать свое чадо любовью до тех пор, пока оно не окрепнет и ему не придет пора выпорхнуть из гнезда.

Дэвид не покривил бы душой, если бы сказал, что ни он, ни Катрина никогда не мечтали заработать столько денег, сколько им в итоге удалось. Буквально все, за что они брались, превращалось в золото: будь то реконструкция старых жилищ и последующая их продажа или постройка совершенно новых квартирных блоков и сдача их в аренду по доступным ценам. На четвертом году своего официального партнерства, когда Розалинд исполнилось двенадцать, а их браку тринадцать, они переехали из трехэтажного дома в Хотуэллсе в восхитительный георгианский особняк с видом на озера долины Чу-Вэлли. Катрина, которая благодаря своим способностям к оформлению интерьера уже стала местной знаменитостью, взялась за старое величественное здание и сделала из него то, что впоследствии называли не иначе как шедевром. Каждой комнате и нише, каждому лестничному колодцу и площадке, каждому окну, чердаку, всем погребам и пристройкам с любовью и изяществом вернули изначальное великолепие. Этот дом был гордостью Катрины, и за годы, которые она прожила в нем, его интерьер и сад побывали на обложках нескольких глянцевых журналов — как национальных, так и международных.

Единственным, чего к тому времени не хватало в их жизни, был долгожданный второй ребенок. Хотя после примирения с Дэвидом Катрина несколько раз беременела, все заканчивалось выкидышем, который оставлял ее настолько опустошенной как морально, так и физически, что в конечном итоге Дэвид решил не испытывать судьбу и радоваться единственной, но красивой и здоровой дочери, которая у них уже была. Именно тогда Катрина перестала наконец цепляться за идею о втором ребенке как за способ удержать рядом с собой мужа и позволила врачам провести удаление матки, на котором те настаивали.

Идея пойти в политику возникла у Дэвида однажды вечером, когда они с Катриной давали один из легендарных теперь званых ужинов. Среди гостей было несколько местных чиновников, в том числе депутат от их округа Джек Филдинг — сумасброд и старый друг, который планировал уходить в отставку. Лишь много позже Дэвид узнал, что Катрина умышленно собрала их и попросила уговорить его выставить свою кандидатуру на выборах. Как это было на нее похоже: стоять в стороне, пока другие пожинали щедрые плоды ее идей.

Он принял участие в следующих выборах и победил с приличным отрывом. По прошествии относительно короткого срока его назначили личным парламентским секретарем министра спорта. Год спустя он был уже заместителем министра охраны окружающей среды, продовольствия и развития сельских районов; потом недолго поработал в Министерстве труда и пенсионного обеспечения и пошел на повышение, став одним из младших министров Форин-офиса[7]. Поскольку каждая ступень карьеры Дэвида была тесно связана с Катриной, это назначение стало для нее таким же праздником, как и для него самого. Они рука об руку шагали к вершине, и, учитывая, что Колина Ларча, государственного секретаря их министерства, прочили в следующие лидеры, цель ясно виднелась на горизонте.

Потом на них обрушилось сокрушительное известие, что у Катрины рак молочной железы четвертой степени.

Она боролась с болезнью и даже как будто преодолела ее, но не прошло и года, как ей снова пришлось вступить в борьбу, на этот раз с раком печени. Это было ужасно. Катрина боялась умирать, а Дэвиду невыносимо было думать, что он может ее лишиться. Именно тогда Катрина, ослабленная лечением и одурманенная обезболивающими препаратами, начала говорить о Лизе, имя которой не произносилось с тех самых пор, как Катрина вернулась в Бристоль.