только пользоваться этим устройством, — Нейпир шаловливо поиграл пальцами в воздухе. — А вы видели некое тело, посланное моею эмоцией. Сгущение мысли. Вроде Лиззи, которая в жизни не носила ничего белого. При известном усилии эти тела выглядят так конкретно и так устойчиво, что сам Чандх Каби диву давался!

— Почему же надо считать, что на этот раз вы настоящий? Я не могу сказать, что уверен в этом, — признался я.

Нейпир рассмеялся:

— Это действительно я. Астральное тело и мыслеобраз не действуют на обоняние. Ду́хи не пахнут — есть вещи, которых они не желают заимствовать из реального мира. Видимо, человеческая вонь в их числе… Простите, если выразился грубо. Итак, на чем мы остановились?

— Вы говорили о том, — неловко себя ощущая, завелся я, — будто у вас на острове Гваделупа есть ракета, готовая отправиться в полет.

— Да! Чудесная память. Не буду злоупотреблять вашим вниманием. Попробую объяснить вкратце, какую помощь я бы хотел получить. В первую очередь я обратился к вам в связи с вашим интересом к Марсу, а также из-за вашей профессии. У меня со словами особые взаимоотношения. Не всегда выражаюсь литературно. А мне бы хотелось, чтобы мои исследования были описаны опытным писателем. И конечно же, не последнюю роль в моем выборе сыграла ваша репутация. Мне нужно, чтобы вы записали и опубликовали мои сообщения, а также распоряжались моим состоянием, пока меня в этом мире не будет.

— Первое условие я выполню с радостью. Но второе предложение накладывает слишком большую ответственность.

— Доверенность, наделяющая вас широкими полномочиями, уже готова, — ответил он категоричным тоном, не допускающим никаких возражений.

Я увидел его всего, полностью, до донышка. И понял, что передо мной человек, который не привык останавливаться ни перед чем.

Казалось, что он вообще не признает существование каких-либо препятствий. Для него их просто не было. Такое мужество сродни одержимости, но лишено спесивого апломба. Потому-то оно и называется не безумием, а мужественностью.

— Вы можете сами назвать сумму своего гонорара, — продолжил он.

— Удовольствие от этой работы будет для меня лучшим гонораром, — запротестовал я.

— Не забывайте, что вам придется уделять этой работе немало времени, а оно у вас очень ценно, — вмешался Ральф, еще раз восхитив меня своей сметливостью, вот кто не растерялся бы на этой дороге и капитал сколотил.

— Вот именно, — согласился Нейпир. — Я очень богат. Я сказочно богат. Считайте, мне некуда девать деньги. Запомните, меня очень трудно остановить, сэр. Я буду действовать страшно, нагло и хладнокровно, как вымогатель, но так или иначе заставлю вас назвать сумму гонорара. Посмотрите мне в глаза. Отлично. Я увидел эту сумму и пририсовал к ней еще два нуля. Поэтому обсуждать ее мы будем с мистером Ротмундом, отнимать у вас драгоценное время не станем.

— Хорошо, — согласился я, все же сжавшись от волнения. Не успел я раскрыть рта, как фантастический тип с волосами цвета спелой пшеницы не только решил мои финансовые вопросы, но и принудил, не прикасаясь ко мне и пальцем, принять его предложение за директиву.

— Теперь вернемся к более существенным и интересным сторонам нашего предприятия. Что вы скажете по поводу прожекта в целом?

— Нас отделяет от Марса огромное расстояние. А Венера ближе. Расположена на девять или десять миллионов миль ближе, а миллион миль — это не пустяк.

— Я тоже думал об этом. Венера закрыта облаками, ее поверхность недоступна для наблюдения. Она вроде загадки, будоражащей нашу фантазию. И, как показали последние исследования, условия на этой планете не способствуют образованию жизни в формах, похожих на земные. Существует предположение, что Венера находилась в зоне притяжения Солнца с того времени, когда была еще в начальном жидком состоянии. Из-за этого одной стороной всегда повернута к светилу, как Луна к нашей планете. Если это действительно так, то из-за страшного пекла в одном полушарии и адского холода в другом существование жизни там невозможно. Эти адские температуры! Кошмарный зной! Однако, — он широко улыбнулся нам, — по моим расчетам, и на Земле жизни не должно быть! Условия тут тоже несусветные!

— Как? — выпалили мы с Ральфом вместе, совсем не сговариваясь.

— Да просто. Понаблюдайте за Землею из космоса, смерьте суммарную радиояркость — ахнете. Температура на ней будет тоже порядка миллиона градусов. Повторяю, если мерить ее из космоса. Хотя реальная температура поверхности, согласимся, довольно низка. Даже если считать пики, шестьдесят в южных широтах, шестьдесят — на отдельных участках экватора, а в промежутке — всего пара десятков градусов тепла.

— И в чем разгадка?

— В количестве радиостанций. Станций и телевидения, оковавших планету кольчугой. Дело в высокой радиояркости. Мощное радиоизлучение.

— Тогда должна нагреваться среда, — упрямо возражал я.

— Среда, как вы ее называете, не нагревается. Температура и радиояркость — это разные понятия, хотя измеряются в одних единицах.

— А, — наконец догадался я. — Как газосветная трубка… В колледже проходили. При температуре человеческого тела она достигает радиояркости в десятки тысяч градусов. То есть, если верить расчетам из космоса, то и на Земле жизни нет?

— Вот именно. Но с Венерой дело обстоит иначе. Близость Солнца. Если подтвердится гипотеза Джеймса Джинса, то сутки там во много раз длиннее земных, температура ночью составляет минус тринадцать градусов по Фаренгейту, а днем там, соответственно, стоит ужасная жара.

— Почему бы не предположить, что жизнь могла приспособиться и к этим суровым условиям? — не сдавался я. — Живут же как-то люди и в экваториальном климате, и в Арктике.

— Но там есть кислород, — возразил Нейпир. — А над облаками, обволакивающими Венеру, по предположению Сент-Джона, количество кислорода составляет не больше одной десятой процента от земной нормы. Основа атмосферы — двуокись углерода! Понятно, нет? Углекислый газ, азот, аргон, водяной пар, сероводороды, соли кислот — ужасная смесь. Как вам кажется, чем я там должен дышать? Плавиковой кислотой? И потом, это не основная проблема! Земные сутки — двадцать три часа пятьдесят шесть минут. Марсианские — двадцать четыре часа тридцать семь. А на этой вашей Венере, извините, сутки длятся двести сорок три дня и ночи! Вы представляете, что там с природой делается (если она там, конечно, имеется)? Эта Венера, скажу вам, строптивица, там все поперек правил.

— Да ей-то, собственно, какая разница? Природе-то. Если она там есть, как вы заметили, то, думаю, как-нибудь приспособилась и к периоду вращения. На чем-то же основано авторитетное мнение Джеймса Джинса? Он заявил, что, если брать в расчет имеющиеся данные, Венера — единственная, за исключением Земли и Марса, планета в Солнечной системе, на которой могла бы существовать жизнь.

— Могла бы, — почти пропел Карсон Нейпир