Женщина открыла бутылку бренди, щедро плеснула его в чай и тщательно размешала напиток хорошо отполированной ложечкой из шеффилдского серебра. Держа в руке бутылку, она вопросительно взглянула на Сомертона, но тот покачал головой.

– В ответ на ваш вопрос могу сказать следующее. – Гарриет сделала большой глоток чая и одобрительно кивнула. – Его милость за последние две недели несколько раз посещал мое скромное заведение, но с ним никогда не было вашей супруги.

– Ты видела всех его спутниц? И хорошо их рассмотрела? Она, разумеется, постаралась изменить внешность.

Гарриет взглянула на него с терпеливой снисходительностью – подобные взгляды Сомертон ненавидел больше всего на свете.

– Да, сэр. Я всегда встречаю всех его спутниц и тщательно их рассматриваю. И на прошлой неделе, и на позапрошлой… и раньше.

Перед графом стояла нетронутая чашка чая. Напиток уже почти остыл – последний едва заметный завиток пара поднялся с поверхности и растаял в воздухе. Он подался вперед:

– Совершенно очевидно, она оказалась слишком умной для тебя.

– Со всем моим уважением, сэр, могу ответственно заявить: нет. – Гарриет смотрела на него прямо, и речь ее звучала уверенно и твердо. Она всегда говорила медленно, тщательно выговаривая слова, чтобы скрыть выдающий ее низкое происхождение ист-эндский акцент. Прежде чем выкупить бизнес у первой Гарриет, она была лучшей девушкой в заведении, по-настоящему добродушной проституткой, которой нравилась ее работа. Она была осторожной с новичками и необузданной с регулярными посетителями, и потому к ней хорошо относились и те и другие. Теперь она твердой рукой управляла заведением и принимала клиентов, только если они были девственниками, то есть юных, нервных и требующих к себе особого отношения.

Сомертон хлопнул ладонью по столу:

– Она должна была где-то засветиться. А как насчет других заведений?

– Ничего, сэр. Понимаете, Пенхэллоу регулярно обходит заведения – он постоянен как часы. Иногда успевает побывать за ночь в двух или трех. Но он ни разу не приводил с собой даму. Я бы знала. Иногда он появляется с приятелями, и они развлекаются с нашими девушками, как и все порядочные джентльмены. – Закончив фразу, она опустила глаза на чашку, взяла ее и сделала сразу несколько глотков.

Сомертон насторожился. Он допрашивал сотни людей, как правило, при значительно менее благоприятных обстоятельствах, чем эти, и точно знал, когда его собеседник скрывает какой-нибудь важный факт.

Или скорее пытается скрыть. Потому что Сомертон всегда докапывался до правды.

Тем или иным способом.

Он вытянул ногу и поправил острую, как лезвие бритвы, складку на брюках, расположив ее точно посередине колена. Все его чувства обострились, мускулы наполнились силой, готовые к использованию.

– Приводит друзей? Развлекается с девушками?

– Да, сэр.

– И так каждую ночь?

– Не каждую, – поспешно уточнила женщина. – Думаю, три-четыре раза в неделю.

– Значит, регулярно. Достаточно регулярно, чтобы считаться хорошим клиентом, не так ли? Которого тебе не хотелось бы потерять.

Гарриет безразлично пожала плечами:

– У меня до фига клиентов.

Сомертон мысленно поморщился, услышав столь очевидное просторечие.

– Но я подозреваю, что щедрый молодой человек, такой, как Роналд Пенхэллоу, платит лучше, чем многие, разве не так?

– Он платит довольно хорошо, но не хуже и не лучше других. – Губы Гарриет сжались в прямую линию. Создавалось впечатление, что она не хочет, чтобы из ее рта вырвалось на волю что-то лишнее. Она схватила чайник и наклонила его над чашкой, чтобы долить чаю.

За мгновение до того, как из носика полилась горячая вода, Сомертон перегнулся через низкий стол, взял тонкую фарфоровую чашку с блюдца и поднес к свету.

– Хорошая вещь, – сказал он. – Очень хорошая. Твой бизнес, вероятно, идет неплохо, да, Гарриет?

– Терпимо. Спасибо.

Он вернул чашку на место – подставил под дрожащий в женской руке чайник.

– Превосходно. Рад слышать. Полагаю, я тоже внес небольшой вклад в повышение твоего благосостояния.

– Конечно, сэр. Надеюсь, я отработала все ваши деньги.

– Отработала, моя дорогая Гарриет? – Граф засмеялся. Это был тот самый смех, который однажды заставил мужчину, сидевшего напротив него за столом – крепкого, здорового, энергичного и довольно-таки кровожадного мужчину, – лишиться чувств и с глухим стуком рухнуть со стула на пол.

– Сэр, я рассказала все, что знаю.

– Это правда, Гарриет? – Сомертон взял чайник, снял крышку и заглянул внутрь. – Но ведь я просил не об этом. Мне нужны свидетельства. Надежные свидетельства, которые будут приняты в суде, если возникнет такая необходимость, доказывающие давнюю преступную связь моей жены с ее любовником, лордом Роналдом Пенхэллоу, братом герцога Уоллингфорда. – Произнеся эти слова вслух, граф почувствовал горечь во рту. Он представил себе лорда Роналда и Элизабет, кружащихся в танце по бальному залу. Это было шесть лет назад. Сомертон был потрясен выражением обожания, с которым она взирала на своего Адониса, и чувством глубочайшего удовлетворения, которым светились глаза Пенхэллоу. Тогда Элизабет была в розовом платье, словно усыпанном лепестками роз. Оно мягко светилось, когда Пенхэллоу, кружа партнершу в вальсе, увлек ее через открытые французские двери на уединенную веранду.

Гарриет сказала:

– Но таких свидетельств не существует, сэр. Я навела справки. Они ни разу не встречались. Его милость…

Сомертон резко вскочил, опрокинув стул.

– У его милости много друзей, сэр. Последние недели я внимательно за ним наблюдала. – Гарриет посмотрела на упавший стул, потом подняла глаза на Сомертона. Она выпрямилась, ее взгляд был спокойным и уверенным.

Граф почувствовал, как в горле что-то дрожит.

– Ты у него в кармане, не так ли?

– Он платит мне за проведенное в заведении время, как и любой другой клиент.

– И ты что-то от меня скрываешь.

Скулы Гарриет порозовели.

– Я храню его секреты, так же как и секреты любого другого клиента. К вам они не имеют никакого отношения.

– Ты признаешься!

Она встала, держась немного скованно, как женщина, у которой слишком туго затянут корсет.

– Лорд Роналд Пенхэллоу не встречается с вашей женой, сэр, ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Это факт.

Сомертону так сильно хотелось ее ударить, что кулаки непроизвольно сжались. Мысленно он видел взлетающие и опускающиеся руки, слышал плач матери и ее крики: «Филипп, прекрати!» А отец продолжал наносить удары, твердя: «Ты шлюха, шлюха, грязная тварь. Ты позволяешь ему трахать себя в собственной спальне!» А сам Сомертон, тогда маленький мальчик, стоял, парализованный страхом, забившись в угол, где его никто не видел, бессильно следя за происходящим, чувствуя удары отца на своем теле и слыша плач матери в своей груди.