на месте, в подразделении, разбирая вещи, достаю блокнот – взгляд падает на данные той самой женщины, которая не могла двое суток найти свою дочь и пришла к зданию морга. Я не знаю, чем закончилась ее история – жива ли ее дочь или все-таки она оказалась погибшей.

Подхожу к коллеге, которая сменяла нас на нашем участке. Говорю:

– Слушай, возле морга была женщина, вот, ее фамилия … она дочь искала. Скажи, дочь нашлась в итоге?

– Да, дочь оказалась среди погибших. Я сопровождала эту процедуру опознания.

Я прихожу домой. На календаре тридцать первое декабря. Почти уже Новый год. Родственники обращают внимание, что у меня «какой-то стеклянный взгляд». С какой-то стороны это неудивительно. Взгляд человека говорит о многом, он не обманывает. Ты можешь стоять по стойке «смирно», ты можешь, наоборот, стоять и создавать впечатление раскованного и уверенного в себе альфа-самца, но взгляд твой всегда выдаст тебя – всю твою мимикрию, всю твою неуверенность и все твои тревоги и страхи.

Это мой первый выезд. Потом, конечно, меня и всю группу, работающую на этом выезде, ждет реабилитация. Она вроде бы обязательная – ведь руководство заботится о нас, но, говоря откровенно, эта реабилитация малоэффективна или неэффективна вообще. Если чувствуешь, что тебе нужно действительно проработать свои эмоции, чувства, ощущения после очередного выезда, то ты идешь к специалисту со стороны и платишь ему за свою реабилитацию свои деньги. В ведомстве такой статьи расходов нет, поэтому извини. Но именно такая реабилитация эффективна и дает реальный результат.

Глава 4

Самый трудный случай

Я пишу эту книгу и постоянно нахожусь на связи с редактором-куратором Ириной Баткаевой. Для меня она профессиональный журналист, она задает такие вопросы, после которых я задумываюсь о вроде бы очевидных вещах, о которых не думал ранее, до этого разговора.

– На какой полке место вашей книге? – спрашивает меня редактор Ирина.

Я хочу ответить сначала, что на полке с книгами по психологии, потом понимаю, что лучше бы сделать отдельную полку для этой книги. Я не имею в виду свою значимость и уникальность этой книги, просто так будет правильнее – поставить эту книгу отдельно, не отдавая ей определенное положение, статус, область.

– Как вам живется на «гражданке»? – второй вопрос. Я отвечаю, что живется мне хорошо. Я снова стал хозяином своей жизни. На новой работе я занимаюсь наукой психологией. На ночь я могу отключать мобильный телефон, а днем могу забыть и оставить его дома. На работу я хожу в джинсах. Я отпустил бороду. Одним словом, выгляжу теперь я не по уставу.

Вспоминаю, что были сложности с руководством что в одной, что в другой структуре. Большинство людей стремятся занять руководящие посты, не имея при этом никаких организаторских способностей. Такие люди только вредят, в лучшем случае их не любят подчиненные, в худшем – ненавидят. И в этом одна из сложностей службы в системе, но я хотел бы сказать о том, что все-таки самое трудное в такой работе. В работе, связанной с экстремальными ситуациями.

Дети, а точнее – когда они есть среди погибших. Вот что самое трудное. Это вам скажет любой спасатель, причем неважно, сколько у него выездов и какая у него классность.

Сама картина погибших детей, по своей сути, не является нормальной и логичной. Да, мы можем видеть мертвого взрослого, понимая при этом, что, будучи взрослыми, люди и умирают, но дети умирать никак не должны. Смерть детей нелепа, нелогична, абсурдна. Можно видеть смерть ребенка на экране, можно увидеть изображение, но когда ты видишь это своими глазами – это в тысячу раз страшнее. Именно страшнее. Я думал над словом, которое использовать здесь, и ничего более подходящего, чем «страшнее», не смог найти.

Мне пришлось дважды выезжать на трагические случаи с погибшими детьми. Оба случая – это пожары. В обоих случаях родители оставили ночью детей дома и закрыли их там, уйдя по своим делам. После этих случаев мы за свой счет оплачивали услуги психолога со стороны – такая потребность была у каждого из тех, кто выезжал тогда на эти происшествия.

Первый пожар. Погибли три ребенка. Мы едем туда: два психолога и водитель. Мой напарник – опытный психолог Екатерина Аркадьевна Бабкина. Уже темно – зимой темнеет рано. Ехать нам недалеко, примерно через час будем уже на месте. Пока едем к месту назначения, раздается немыслимое количество звонков – опять звонят все. Следуем сквозь темноту по навигатору, вроде уже въехали в нужный населенный пункт, но улицу найти никак не можем, а прохожих нет и спросить, следовательно, не у кого.

На дороге видим две фигуры, подъезжаем к ним спрашиваем:

– Здравствуйте, а где улица …?

– Улица …? – переспрашивает фигура, долго думает и потом отвечает: – Надо у Сани спросить, он точно знает! – потом фигура что есть силы кричит: – Сань! Сань! – это она обращается к далеко впереди идущей фигуре, наверное, имя фигуры Сань. Местный китаец, что ли?

Мы едем дальше по дороге и подъезжаем к фигуре Сань. Водитель Роман опускает стекло и вежливо обращается:

– Добрый вечер, Александр, как нам проехать?.. – я смотрю на Сань в этот момент и вижу, как он испуганно глядит на нас после фразы «Добрый вечер, Александр». Мне кажется, что перед его глазами пробежала если не вся жизнь, то большая ее часть. Можно смоделировать ситуацию и тогда понять Сань: ты идешь ночью по пустой дороге, вдруг с включенной «мигалкой» подъезжает машина и оттуда к тебе обращаются по имени.

Александр, понимая, что мы приехали не за ним, объясняет нам, как проехать до нужного адреса. Через десять минут мы на месте, отзваниваемся руководству.

Дом частично сгорел. Тела погибших детей уже увезли в морг. Нам сообщают, что мать погибших находится у соседей, и я иду туда.

Из приоткрытой деревянной перекошенной калитки выбегает маленькая собака и начинает звонко лаять, после чего выходит хозяин, шатаясь от усталости.

– У вас собака выбежала на улицу, – говорю я мужчине.

– Это у вас собака выбежала, а у меня она вышла, – недовольно поправляет меня хозяин собаки, когда я прохожу во двор.

На пороге дома меня встречает огромный пьяный мужчина, он стоит, раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрит куда-то мимо меня. Мужчина медленно говорит мне, что он полковник, а потом добавляет, очевидно, дежурную фразу: «Отец, давай бахнем?» Я благодарю его за предложение, но отказываюсь, ссылаясь на то, что нахожусь на работе.

Пока я беседую с матерью погибших, моя коллега Екатерина, с кем-то созвонившись, нашла временное жилье для женщины и какую-то организацию, которая готова обеспечить ее одеждой – все вещи сгорели.

Мать погибших детей разместили в общежитии. Мы здесь же, дежурим буквально рядом