– Мое почтение, ваше сиятельство! Это честь, большая честь видеть вас…

– Довольно, – перебил холодный и властный голос. – Виверн в стойло. Не кормить, они хорошо поохотились на маралов. Мне бокал вина, моему адъютанту воды. Да пошевеливайся.

Рукояткой кнута мужчина хлопнул Якоба по щеке. Хозяйский сынок вздрогнул, пролепетал:

– Слушаюсь, ваше сиятельство! – и принялся ловить поводья.

Я замерла, как завороженная глядя на приближавшегося мужчину в белоснежном военном мундире.

Это был он, человек с портрета. Генерал из Фессалии и мой жених.

Он шел расслабленно, на ходу лениво сворачивая кнут. Из-под начищенных сапог выкатывался гравий, закатное солнце горело на эполетах и отражалось от темных очков. Мне почему-то очень хотелось разглядеть его глаза. Какими они будут, человеческими или змеиными? Я всматривалась в бледное точеное лицо, в брезгливо кривящиеся губы, и шум в ушах нарастал, все сильнее мельтешили перед лицом мушки, сознание плыло, мир вращался каруселью, пожирая стоящих рядом людей, ограду, сад, виверн и оставляя только эти черные стекла, за которыми таилось… что?

– Смерть, – шепнула на ухо Жюли. – Не смотрите на него так долго, моя фройлен. Его сиятельство опасен даже в очках.

Я послушно опустила глаза, и верчение карусели замедлилось, пятна растаяли и пропали, но дыхание не выровнялось – корсет все так же сжимал грудь, и сердце бухало в такт шагам приближающегося генерала. Я видела, как черные сапоги чеканно отбили мраморные ступени, услышала не то вздох, не то стон стоявшей рядом мачехи. Будто во сне она протянула длань, и генерал почтительно взял ее ладонь своими пальцами, затянутыми в лайковую перчатку.

– Ваше сиятельство, – задыхаясь, проговорила фрау Кёне. – Я польщена…

Он наклонился, касаясь губами ее руки, и женщина вскрикнула, но тут же опомнилась и прижала ко рту ладонь:

– Простите…

– Я тоже польщен и рад приглашению, – пропуская извинение мимо ушей, ответил генерал без тени радости в голосе. – А это, надо думать, наша прелестница?

Сапоги качнулись и повернули ко мне блестящие носы. Я все еще не поднимала глаз, борясь со страхом и дурнотой, и только почувствовала, как жесткие пальцы сжали мою взмокшую ладонь.

– Счастлив познакомиться с вами, – все так же бесстрастно сказал генерал. – Да что же вы не смотрите на меня?

– Не смею… ваше сиятельство, – упавшим голосом выдавила я.

Генерал неодобрительно хмыкнул и поддел меня за подбородок, заставляя поднять лицо. Я уперлась взглядом в золотое шитье мундира, пересчитала пуговицы, остановилась на тугом стоячем воротнике, плотно охватывающем шею, мельком глянула на гладко выбритый подбородок и выше…

Тут в голове все смешалось, завертелось, поплыло, и я очнулась на руках у Жюли. Она дула мне на лоб, обмахивая платочком. Рядом, покачиваясь с пятки на носок, как кобра на хвосте, стоял генерал. Я покосилась на его лицо, на котором отражалось нескрываемое недовольство, и снова отвела взгляд.

– Очнулись? – донесся ледяной голос генерала. – Прекрасно. Но где же мое вино?

Грубо оттолкнув плечом дворецкого, он прошел в дом.

Колени все еще подкашивались от слабости, Жюли поддерживала меня как могла.

– Что со мной? – выдавила я. – Почему…

– Я предупреждала, чтобы вы не смотрели на его сиятельство слишком долго, – шепнула Жюли. – Вы едва не упали в обморок, а могли бы и умереть.

Я стиснула зубы и, преодолевая слабость, прошла через холл. Ладно, разберемся позже, куда я попала и что со всем этим делать, живой бы остаться. Еще и с кухни доносились чудесные ароматы, и я вспомнила, что не ела с утра.

В столовой приглушенно горели свечи, воткнутые в латунные рожки. Их дрожащий свет отражался в полированной поверхности стола, занимавшего пространство от одной стены до другой, – такие я видела только в кино, и сервировка была тоже киношная, царская. Фарфоровые тарелки, блюда, бокалы на длинных изогнутых ножках, целая куча ложек и вилок… глаза разбежались, и я сразу вспомнила, как фрау Кёне наказала мне повторить правила этикета.

Фессалийский генерал и мой будущий супруг – вернее, супруг несчастной Мэрион, в теле которой так некстати оказалась я, – расположился на дальнем конце стола. На противоположном в бархатное кресло опустилась я, и Жюли тут же укрыла мое платье накрахмаленной салфеткой, а сама встала за плечом. Мачеха села от меня по правую руку, подошедший Якоб – по левую. А больше в доме господ не было, только слуги, тут же выбежавшие из кухни с закусками: вяленым мясом, салатом в хрустальных вазочках, оленьими языками, почками и запеканкой. За кресло генерала встал адъютант – молодой парень, ровесник Якоба. Он был одет в мундир попроще, по темно-синей курточке вилось серебряное шитье, светлые волосы были заплетены в маленькую косичку, и очков никаких не было, отчего я с облегчением вздохнула. Адъютант передал генералу пузатый бокал с вином, и тот вскинул руку в тосте:

– За дом Адлер-Кёне, столь радушно принявший меня сегодня. За фройлен Мэрион, мою будущую супругу.

И, не дожидаясь ответа, опрокинул бокал в глотку.

Мачеха с сынком переглянулись, но ничего не сказали. Якоб сделал пару глотков, фрау Кёне лишь смочила губы, а я и вовсе не притронулась. Не то от переживаний, не то от недомогания, но есть хотелось безумно. Я растерянно хлопала ресницами, соображая, какую из вилок взять, и вздрогнула, когда к уху наклонилась Жюли и тихонько шепнула:

– Берите эту.

Я с благодарностью похлопала ее по руке.

Тем временем внесли суп. Передо мной поставили маленькую миску и открыли крышечку. Я с блаженством вдохнула острый аромат приправ и принялась уписывать за обе щеки, не обращая внимания ни на кислую физиономию мачехи, ни на вытянувшееся лицо Якоба. Жюли хихикнула в кулачок. Генерал оторвался от еды и поднял голову. В меня точно раскаленные спицы воткнули, я вздрогнула и уронила ложку.

– Фройлен Мэрион! – возмущенно выпрямилась мачеха. – Вы…

– Нет-нет, – перебил ее генерал. – Все в порядке. Фройлен оправляется от долгой болезни, ей нужно набираться сил.

Он продолжил пялиться на меня сквозь очки, и я не могла понять, смеется он или говорит серьезно, зато от его взгляда снова заломило в висках, и я невольно вцепилась в края скатерти.

– Ганс, плесни-ка еще вина! – быстро приказал генерал и отвел взгляд.

Раскаленные спицы, шурупами вворачивающиеся в виски, исчезли, я выдохнула и отпустила скатерть. Надо бежать. Улучить момент и бежать! Вот только куда?

– Смею спросить, ваше сиятельство, – подал голос Якоб, – как дела у нашей армии на западном фронте?

– Без перемен, – флегматично отозвался генерал, принимая у адъютанта второй бокал. – Границу укрепили, так что канторские свиньи не сунутся в Фессалию.

– А все ли благополучно в альтарской колонии? – не отставал Якоб, не обращая внимания на знаки, которые подавала ему фрау Кёне.