Дмитрий расплатился с водителем, подхватил одной рукой свой чемодан, другой Ирину и вышел из машины. «Да, не Европа!» – подумал он. Под конец войны Дмитрию опостылело европейское чистоплюйство, но теперь у него возникло такое ощущение, что Лефортову его как раз и не хватает. Он окинул взглядом затоптанный газон, покосившиеся облезлые скамейки и двух инвалидов, «забивавших козла» в домино, расположившихся на одной из них.

Мимо проковыляла старушка.

– Здравствуй, баб Маш! – Поздоровался Дмитрий.

Старушка посмотрела на него белёсыми от слёз и горя глазами и прошамкала беззубым ртом:

– Здравствуй сынок… Ты, Митя, из пятой квартиры? – Поинтересовалась она.

– Да, я…

– Вернулся, значит… Слава богу! А вот мои все погибли, одна я теперь осталась.

Баба Маша пошлёпала своей дорогой, что-то бурча под нос и кряхтя. Дмитрий вспомнил её сыновей близнецов – Ивана и Алексея, хорошие были мужики, деловые, не пили, старались заработать, помочь матери.

– Дядя Ваня и дядя Алёша в танке сгорели, – уточнила его спутница.

«Да, вот она жизнь после войны», – подумал Дмитрий и увлёк Иринку в подъезд дома.

Сердце Дмитрия затрепетало, когда подошли к двери квартиры. Она была открыта, чужим всё равно взять нечего – всё приличное из одежды и украшений её обитатели давно выменяли на хлеб и крупу.

Дмитрий и Ирина вошли в квартиру, затворили за собой дверь, по длинному узкому коридору, заставленному всяким хламом, достигли комнаты Малышевых. Дмитрий невольно прислушался: стояла подозрительная тишина. И это в коммуналке-то! «Да, значит, на заводе случилось что-то серьёзное», – окончательно решил он, потому как всё взрослое местное население, не призванное на фронт, работало именно на нём, получая на свои труды продовольственные карточки и немного денег.

Дмитрий пошарил рукой над дверным косяком, нащупал ключ, лежавший на своём прежнем месте, затем открыл дверь, в лицо ему ударил яркий свет. Комната была расположена на южную сторону и была светлой во все времена года, особенно летом.

Дмитрий, охваченный волнением, вошёл в комнату и осмотрелся…

Мама Дмитрия, Лидия Петровна, любила разводить герань. Она пестрела красными, белыми и розовыми пятнами на широком подоконнике. Дмитрий обратил внимание, что в комнате ничего не изменилось, только прибавилась его фронтовая фотография на комоде. Он с удовольствием сел на старенький скрипучий диванчик, подпрыгнул слегка на нём, как в далёком детстве.

Ирина стояла около круглого стола посередине комнаты и делала вид, что рассматривает кремовую льняную скатерть с отделкой «ришелье». Дмитрий приблизился к девушке, взял нежно за руку и потянул к дивану.

– Садись! Я тебе подарок привёз. Понравится, вот смотри! – Он достал кристалл, завёрнутый в чистую гимнастёрку, и положил на колени Иринке. – Сама разворачивай.

Ирина послушно развернула гимнастёрку и от удивления прижала руки к груди.

– Ой, какой красивый! Это мне? – Не верила девушка своим глазам.

– Конечно, тебе. Что у меня невест пол-Лефортова?!

– Интересный камень – так и серебрится на солнце… Принадлежал, небось, какой-нибудь заграничной баронессе. – Иринка смотрела на комнату сквозь призму кристалла. Казалось бы знакомая обстановка неожиданно обрела фантастический вид, даже старые потёртые обои приобрели какой-то новый оттенок. – Потрясающе! Похоже на детский калейдоскоп! Помнишь, у маленького Васьки Прохорова такой был: смотришь в трубочку, а кусочки стекла складываются в разную красоту. Так и здесь – в жизни одно, а через кристалл смотришь – совсем другое…

– Да, помню… Соседские дети постоянно ссорились, чья очередь заглянуть в волшебную трубочку. Я этот кристалл в замке, в Тюрингии нашёл. Иногда мне кажется – кристалл из хрусталя, а порой у него такой вид, будто сверху присыпали серебряным порошком.

В дверь постучали. На пороге стояла соседка, по всему было видно, она проплакала всю ночь. Её старшая дочь работала на заводе и тоже не вернулась с вечерней смены.

– Митя, рада тебя видеть и тебя Ирочка тоже… – вяло произнесла она.

– Заходите, тётя Люда. Посидите с нами, – пригласил Дмитрий, понимая её состояние. – А вы не знаете, в какую больницу отвезли раненых с завода?

Тётя Люда расплакалась.

– Ничего не говорят… Толком-то не известно, что случилось… Полдома с вечерней смены не вернулось. Всю ночь из НКВД по квартирам ходили, приказали молчать и ничего не спрашивать. Вот так-то, Митенька… Все сидят по комнатам и молчат… Пойду я выпью капель боярышника, сердце болит…

Дмитрий после ухода соседки погрустнел. Он так рассчитывал, что его встретит мама, они соберут стол, пригласят соседей. Будут выпивать, веселиться. Он расскажет о своих боевых подвигах… Но, увы, всё вышло совершенно иначе.

Однако, долгожданное возвращение домой и присутствие девушки, будоражащее кровь, заглушили печальные мысли.

– Ирина давай попробуем вина! Зря я, что ли вёз его через три границы? Сейчас достану штопор и рюмки. Вот посмотри, здесь сухой паёк, может, нарежешь чего…

Через пять минут на круглом столе красовалась видавшая виды клеёнка, купленная ещё перед войной. На ней стояли: бутылка красного креплёного венгерского, две рюмки, открытая банка тушёнки, на тарелке красовалась нарезанная сухая колбаса и немецкий шпик, галеты в пачке и плитка польского шоколада, которую выменял Дмитрий на новую гимнастёрку ещё месяц назад и берёг для такого случая.

Дмитрий наполнил вином рюмки до краёв.

– Давай, за победу! – предложил он тост.

– За победу! – вторила ему Иринка и пригубила вина.

Оно приятно обожгло пищевод и равномерным теплом растеклось по телу. Девушка осушила рюмку и отломила кусочек шоколада.

Дмитрий также «опрокинул» рюмочку и налёг на тушёнку. С дороги хотелось есть, несмотря на все проблемы, молодой организм требовал своё.

Изрядно подкрепившись и выпив почти всю бутылку, Дмитрий почувствовал прилив сил и плотского желания. Хоть он и встречался с Ириной до войны, у них ничего серьёзного кроме поцелуев не было. Да и что им было-то – по восемнадцать лет!

Прошло четыре года, на фронте Дмитрий прошёл не только военную школу жизни, но и интимную с младшим медицинским персоналом. Ещё в Чехии часть связистов располагалась рядом с военным госпиталем. Девчушки там были что надо, некоторые весьма податливые, но и гордячки находились, не подступишься. И Дмитрий хорошо поднаторел на любовном фронте.

Он подвинул стул поближе к Ирине и приобнял её. Девушка, разрумянившаяся от вина, и вовсе зарделась. Дмитрий отчётливо понимал: с Иринкой простое времяпрепровождение не пройдёт. И настроен был вполне серьёзно: мол, жениться надо, уже двадцать два года исполнилось. Он взял девушку за руку и, подхватив за локоть, привлёк к себе. Его мужское естество, стосковавшееся по женской ласке, пришло в боевую готовность.