Виктория почувствовала укол раздражения.

— Нервы меня не беспокоят, — невозмутимо заверила она. — А теперь, может, закончим этот бесполезный разговор и спустимся вниз?

Софи провела языком по верхней губе:

— Как хотите. — Но не двинулась с места.

Вместо этого она подошла к трюмо и взяла флакон с духами Виктории. Не спрашивая разрешения, она отвернула пробку и подозрительно принюхалась. Затем намеренно неуклюжим движением, как после сообразила Виктория, попыталась завернуть пробку и выпустила флакон из рук. Он не разбился, потому что был пластиковый, но духи разлились по полированному полу.

С восклицанием Виктория кинулась через комнату и дрожащими пальцами подхватила флакон, пока все содержимое не исчезло, и сердито взглянула на Софи. Это были ее любимые духи, а найти здесь замену маловероятно.

Софи поднесла руку ко рту.

— Ой, извините, — воскликнула она, прежде чем Виктория вымолвила слово. — Я нечаянно.

Виктория открыла рот, чтобы возразить, и тут же закрыла его. Конечно, Софи этого хочет. Она надеялась, что Виктория потеряет самообладание и рассердится. Это доказало бы, что она вспыльчива и легко выходит из себя. И возможно, она хотела выяснить, до какой степени ее можно разозлить.

Невероятным усилием воли Виктория сдержала негодование, завернула пробку флакона и поставила его на место. Затем она повернулась к девочке.

— Верно, — спокойно сказала она, более спокойно, чем чувствовала. — Произошел несчастный случай. Тебе нравятся духи, Софи?

Софи сморщилась.

— Нет, — с чувством сказала она. — Я их ненавижу!

Виктория наклонила голову:

— Понятно. А теперь пойдем?

Софи с непокорным видом зашагала к выходу. У самой двери она обернулась.

— Вы не останетесь, — решительно сказала она. — Вам станет слишком страшно!

Виктория шагнула вперед:

— Что ты имеешь в виду, Софи?

Софи пожала плечами.

— Увидите, — отозвалась она и выбежала вон.

После ухода девочки Виктория обнаружила, что ее бьет дрожь. Конечно, она никогда не встречалась с такими странными детьми, и, хотя ее гнев по поводу духов не прошел, она стала размышлять о причинах сознательной враждебности Софи. Виктория вздохнула, причесала густые длинные волосы, закрепила их гребнями и покинула комнату.

Под винтовой лестницей она учуяла запах печеного хлеба, и, когда открылись двери кухни, ее обдало волной жара.

Кухня была огромна, в ней доминировал длинный скобленый стол с деревянными табуретами вокруг. С балок свисали связки лука, полки украшали сверкающие сковороды, а на широком камине постоянно кипел большой котел. Мария вынимала поднос с рогаликами из духовки рядом с камином и, когда Виктория вошла в комнату, улыбнулась.

— Guten Morgen[5], фройляйн! — сказала она, ставя поднос на стол. — Хорошо спали?

Виктория успокоилась.

— Danke[6], да, — кивнула она. — Здесь намного теплее, чем наверху.

Мария сложила руки на груди.

— У вас в комнате холодно? В камине погас огонь?

— Да, боюсь, что да. Мне самой разжечь?

Мария покачала головой:

— Позже это сделает Густав, фройляйн. — Она отвернулась к другой плите, где шумела кофеварка. — Кофе? Чай?

— Кофе, пожалуйста, — с благодарностью ответила Виктория, подсаживаясь к ревущему огню. — Здесь всегда так холодно?

Мария положила ложку сахара, не спрашивая Викторию, и сделала гримасу.

— В мае придут теплые дни, — сказала она.

— Май! — Виктория поежилась.

Шел только март. До мая казалось очень далеко.

— Вы скоро привыкнете, фройляйн, — заверила Мария, протягивая девушке чашку крепкого черного кофе. — Одевайтесь теплее и увидите, что это бодрит.

Виктория выпила кофе с некоторым удовлетворением. Кофе, по крайней мере, хороший. Она также почувствовала голод, а золотисто-коричневые рогалики выглядели очень аппетитно.

Мария выложила рогалики на проволочный поднос и начала накрывать стол для Виктории. Она вынула несколько белых глиняных тарелок, которые использовались прошлой ночью, а также мисочку желтого масла и банку домашнего варенья. Затем она жестом предложила Виктории сесть за стол, и Виктория сделала это с благодарностью.

— Э… барон? — начала она, намазывая масло на рогалик и добавляя варенье.

Мария нахмурилась.

— Да? — строго сказала она.

Виктория вздохнула;

— Он… он не ест здесь?

Мария фыркнула.

— Герр барон позавтракал два часа назад, фройляйн, — с некоторым превосходством ответила она.

— Ясно. — Виктория вонзила зубы в рогалик и с наслаждением ощутила его вкус. Странно, в Англии такого хлеба просто не бывает.

Мария замешкалась над столом:

— Вы уже видели Софи, фройляйн?

При упоминании детского имени часть хорошего настроения Виктории испарилась.

— Да, видела, — огорченно ответила она. — Она приходила ко мне в спальню.

Мария все еще стояла склонившись.

— Что она сказала?

Виктория нахмурилась.

— Очень мало, — честно ответила она.

Мария скрестила руки.

— Не следует обращать внимание на ее слова, — сказала она невесело. — Софи странный ребенок. Никто не мог с ней сблизиться. Она придумывает — как бы вы сказали — фантазии!

Виктория удивленно посмотрела на Марию, затем слова женщины напомнили ей о том, как началось это утро.

— Скажите, — сказала она, — могла я слышать утром взрыв? Я… я думаю, что-то похожее разбудило меня.

Глаза Марии блеснули.

— Взрыв, фройляйн?

— Да. — Виктория подняла плечи. — Например, выстрел.

Мария внезапно улыбнулась.

— О, возможно, — согласилась она, кивая. — Рано утром Густав выходил с ружьем.

Виктория переварила новость, но Мария отвернулась, очевидно, желая прекратить разговор. Девушка съела два рогалика, чувствуя приятную тяжесть в желудке, и налила вторую чашку кофе. Пока она пила ее, в дальнем конце кухни открылась дверь и вошел хозяин.

В это утро он был в сапогах до бедер и толстой куртке, отороченной мехом. На голове была меховая шапка, но когда он расстегнул куртку и «молнии» на сапогах, то снял шапку и прижал ее к боку. Виктория бросила на него быстрый взгляд и вернулась к своему кофе, не желая слишком внимательно рассматривать, как он раздевается. Мария радостно приветствовала барона, предложила кофе, в ответ он тепло потрепал экономку по плечу и сказал: