Зачем? К кому? Родины, которую они знали, больше нет. Как ни плыви по волнам памяти, как ни барахтайся в воспоминаниях – того Аальхарна, который был им домом, теперь уже не существует. К добру это или к худу, но его уже не вернешь.

– Интервенция Амье, – произнес император. – Под лозунгами о восстановлении законной власти. Указ о престолонаследии – хорошая вещь, легитимная даже… Впрочем, мало кто принял его всерьез. Вспомни историю Земли: там такое было не раз и не два.

– Но вы победили, – подала голос Несса, впервые за вечер. Император наконец соизволил на нее посмотреть, и это был довольно неприятный взгляд, тяжелый и цепкий. В конце концов, кто она для него такая? Никто, деревенская соплячка из прошлой жизни. Наверно, женщины тут вообще не имеют права рот раскрыть.

– Победили, – кивнул Шани. – Вытянули страну из разрухи. Живем, трудимся… Ну вы по столице погуляли, сами все видели.

– Тебе не кажется, что ты насильно изменил историю планеты? – поинтересовался Андрей. – Скоро вы окончательно завершите промышленный переворот, и прочие страны Деи потихоньку потянутся за вами.

– Кроме халенских сулифатов, – произнес Шани, пощупав повязку на горле. На белой ткани проступило крохотное алое пятно. – Им вера не позволяет.

– И все же? – настаивал на ответе Андрей.

– Видишь ли, – Шани посмотрел на трубку, словно впервые ее увидел, и убрал в карман. – Это лучшее, что я могу сделать здесь и сейчас. Даже если я изменил естественную историю Аальхарна, то кому от этого хуже? Тем детям, которые даже в самых глухих деревнях ходят в школы? Или ученым, которые могут работать, не боясь обвинений в колдовстве? Или больным, которые лечатся не целованием икон, а современными медикаментами?

– Ну ты-то, надо полагать, лечишься биоблокадой? – поинтересовался Андрей.

Шани криво усмехнулся. Несса вдруг поняла, что делало этого человека одновременно отталкивающим и притягательным донельзя: тяжелая аура абсолютной власти, витавшая вокруг него. Наверно, никто из его окружения не может ей противостоять, подумала Несса и потянулась к чайнику. За ним пойдут в огонь и в воду. И на тот свет пойдут, если он прикажет. Еще и благодарны будут, что им разрешили пойти.

– Да, – спокойно ответил Шани. – Если бы не она, то я бы с вами сегодня не беседовал. И Артуро тоже. И много кто еще. Андрей, тебе что-то не нравится?

Андрей промолчал. Сиреневый взгляд императора обратился к Нессе.

– Вам, Несса?

Та пожала плечами.

– Мне нравится, – ответила она. – Вполне. Послушайте, давайте обойдемся без споров. Та дикость, в которой я родилась и росла, мне нравилась намного меньше.

– Все эти поезда и дирижабли на нынешнем уровне развития сознания не кажутся мне благом, Саша, – произнес Андрей. – Это опасные игрушки. Очень опасные. Что потом? Расщепление атома? Дать детям в песочнице ядерные бомбы?

Шани потемнел лицом и некоторое время молчал, собираясь с мыслями, но, когда он заговорил, его голос, вопреки ожиданиям Нессы, звучал очень спокойно:

– Если бы я принес им все это извне, то ты был бы прав. Однако это все не какие-то мои изобретения по старой памяти. Это разработки людей – лучших людей! – которых я нашел, обучил и указал цель. Дальше они все делали сами: я просто создал им комфортные условия для работы. Взять хоть главного инженера Пышного или ректора академиума Амзузу – золотые головы, которые раньше прозябали в голоде и безвестности, жили в диком страхе, что в любой момент их обвинят в ереси и сожгут. Они так бы и сидели в грязи, никому абсолютно не нужные, но я вынул их оттуда, накормил их и дал возможность действовать. И они не подвели.

Андрей усмехнулся. Несса достаточно хорошо его знала, чтобы понимать: он видит правоту императора, но не может ее принять. Отталкивает – просто потому, что эта правота, несомненная в данной ситуации, противоречит всем его принципам. Шани вздохнул и подошел к окну, отодвинув штору, он посмотрел на улицу: там уже горели фонари, и привычный дневной гул столицы сменялся теплым шепотом весеннего вечера.

– Андрей Петрович, ну вот хоть убей, не хочу я с тобой спорить, – устало сказал император. – Что, ты для этого сюда прилетел? Дома не с кем было поговорить?

– Да там особо не разговоришься, – так же устало ответил Андрей. – Просто скучал по Аальхарну, Несса тоже.

Шани взглянул на Нессу: быстро, внимательно, словно хотел проникнуть в ее мысли. Несса смущенно опустила глаза.

– У вас кольцо на пальце, вы замужем? – поинтересовался император.

– Я вдова, – коротко ответила Несса. Сейчас ей меньше всего хотелось вспоминать, как земное правительство отправило ее мужа в пожизненную ссылку только за то, что он осмелился сделать запрос в бумажные библиотеки на изданную еще в двадцатом веке книгу. Он не знал, что в день его запроса книгу внесли в список запрещенных, и вскоре Олег отправился в Туннель.

…Когда у нее отняли Олега, Несса не плакала. Наглый тип с лоснящимся самодовольным лицом совал ей документы на подпись: «Я, Несса Кольцова, настоящим заявляю, что не имею и не желаю иметь ничего общего с врагом государства и разрываю все связи, деловые, родственные и общественные, с Олегом Бородиным», – она совершенно спокойно прочла написанное, а затем медленно порвала бумаги и сунула клочки в нагрудный карман мордатого. Андрей тогда еще удивлялся, почему Нессу не взяли под белы рученьки и не уволокли следом за мужем. Но она не плакала. Стояла возле здания суда и ждала. Затем на уровне второго этажа полыхнуло сиреневым – открылся и закрылся Туннель, отправляя осужденного на выбранную наугад из списка планету, и тогда Несса сняла обручальное кольцо и надела его на безымянный палец левой руки – как символ своего вдовства. Потом приехал отец и забрал ее домой – дома он вколол ей успокоительное, а потом уговаривал выплакаться, выкричать, вырвать из сердца боль потери. Однако Несса не проронила ни слезинки – только внутри что-то словно сломалось, сделав ее совершенно другой.

Она не ожидала, что еще когда-нибудь сможет заплакать. Однако теперь, оставив Андрея размышлять о разговоре с императором и бродя в одиночестве по роскошной дворцовой оранжерее, полутемной в это время суток, Несса ощущала, как в ней назревает тяжелое и давно забытое чувство, которому она не могла сейчас дать названия. Отчего именно сейчас, как-то отстраненно думала Несса, и нашла ответ: виноват запах цветущей киоли, бледно-голубого хрупкого цветка. Олег использовал одеколон с таким же ароматом, чуть горьковатым, дразнящим, почти нервирующим. Раньше Несса ненавидела этот запах и даже ругалась с мужем по этому поводу из-за него, но сейчас тревожные нотки совсем не досаждали, а казались необыкновенно родными – это был запах ее любви и ее боли, всплывший из глубины памяти. И, захлебываясь в захлестнувшем чувстве беды, отчаяния, обреченности, она не сразу поняла, что плачет, и не сразу осознала, что кто-то деликатно поддерживает ее под локоть.

Рука с аметистовым перстнем на пальце протянула ей платок.