Эмма сидела на камне у самых деревьев, сторонясь соблазнительного тепла костра и компании Синклера. На ее бледном лице покоились тени от нависающих веток. Из волос выпала последняя шпилька, и они рассыпались вокруг лица беспорядочной копной медных завитков. Она сидела, обхватив себя тонкими руками, перепачканные в грязи клочья ее некогда элегантного платья плохо защищали от сильного горного ветра. Несмотря на эту жалкую позу, ее мягкий рот и маленький острый подбородок выражали непокорность. Она смотрела мимо Синклера в потрескивающее пламя костра, словно каким-то образом могла заставить его вместе с его людьми исчезнуть, просто игнорируя их существование.

Джейми нахмурился. Он ожидал, что молодая невеста графа будет слабой бесхарактерной английской мисс, не слишком сообразительной и легко запугиваемой. Исходя из того, что он знал о Хепберне, он посчитал, что старый негодяй сознательно выбрал девчушку, которая скорее всего умрет во время родов, после того как передаст извивающееся тельце ребенка взмокшей няньке.

Ее упорная демонстрация сильного духа, несмотря на оглушительный страх, и в церкви, и здесь на поляне, выбила Синклера из колеи и вызвала восхищение, которое он вряд ли мог себе позволить. В конце концов, эта девушка для него — всего лишь средство к достижению цели, и больше ничего; кратковременное неудобство, от которого он избавится сразу же, как только Хепберн выполнит требование.

Джейми казалось, что этого момента он ждал уже целую вечность, и теперь настало его время. Но он все еще был решительно настроен дать Хепберну пару дней, чтобы тот мог оценить все тяготы судьбы, которые могут свалиться на голову его невинной невесты, если он не выполнит требования.

Сквозь ветки сосен прорвался пробирающий до костей порыв ветра и закружил по поляне. Для загрубевшей кожи Синклера этот ветер был не сильнее нежного бриза, но девушка задрожала и еще крепче обхватила себя руками, так что побелели костяшки пальцев. Джейми подозревал, что теперь она сжимала зубы не из-за сдерживаемой ярости, а для того, чтобы они не стучали от холода.

Тихо выругавшись на кельтском, он выпрямился и направился к Эмме. Синклер остановился прямо перед ней, протягивая миску с дымящимся рагу. Эмма продолжала смотреть вперед, не обращая ни малейшего внимания ни на него самого, ни на предлагаемую еду.

— Если ты намерена уморить себя голодом до смерти, чтобы мне стало стыдно, — у Синклера даже рука не дрогнула, — то это не поможет. Твой драгоценный жених расскажет тебе, что ни у меня, ни у моей родни нет совести.

Он помахал миской перед ее надменно вздернутым маленьким носиком, нарочно соблазняя сочным ароматом. И желудок Эммы выдал ее громким урчанием. Выстрелив в него обиженным взглядом, она выхватила из его руки миску.

Синклер наблюдал со смешанным чувством триумфа и изумления, как она орудует грубо вырезанной деревянной ложкой, жадно черпая рагу. Он вдруг почувствовал неожиданное удовольствие, заметив, как розовеют ее щеки. Ходили слухи, что невеста Хепберна не обладает сногсшибательной красотой, но ее веснушчатые щеки и точеные черты лица излучали обворожительный шарм, и вряд ли это можно было отрицать. Синклер понял, что против собственного желания его взгляд прикован к мягким губам, которые сомкнулись вокруг ложки, к гибкой грации маленького язычка, когда она высунула его, чтобы облизать эту ложку.

Невинный вид пленницы вызвал удивительное желание внизу живота. Испугавшись, что сейчас с рычанием набросится на нее, Синклер развернулся.

— Как долго я буду оставаться вашей пленницей, сэр?

— Это зависит от того, насколько ценит тебя твой жених, — вздохнул, поворачиваясь к ней опять, Синклер. — Возможно, судьба не покажется тебе такой суровой, если ты попытаешься представить себя моей гостьей.

Эмма наморщила носик, привлекая внимание Синклера к скоплению веснушек у нее на переносице.

— В таком случае должна сказать, что ваше гостеприимство оставляет желать много лучшего. Большинство хозяев, невзирая на скупость, по крайней мере, обеспечивают крышу над головой гостьи. А также четыре стены, чтобы не заморозить ее до смерти.

Синклер упер одну ногу в ствол поваленного дерева и поднял голову, чтобы посмотреть на величавый простор ночного неба, окрасившегося в сине-фиолетовый цвет.

— Наши стены — мохнатые ветки сосен, наша крыша — купол неба, усеянный драгоценными камнями звезд, которые рассыпала рука Всемогущего. Сомневаюсь, что в каком-нибудь бальном зале Лондона можно найти более грандиозный вид.

Когда в ответ на его слова не последовало никакой реакции, Синклер покосился в ее сторону и понял, что вместо звездного неба его пленница пристально изучает его профиль. Она быстро опустила глаза, спрятав их под желтовато-коричневыми ресницами.

— Я ожидала услышать ненамного больше неразборчивого бормотания. Похоже, граф был не прав, сэр. Ваше образование не стало пустой тратой времени. По крайней мере если судить по вашему словарному запасу.

Синклер в шутку поклонился ей, но у него это получилось настолько безупречно, что сделало бы честь любому джентльмену.

— Если хватает времени и настойчивости, то даже дикарь может научиться подражать тому, кто лучше.

— Как Йен Хепберн? Судя по тому, что вы говорили в церкви, он был одним из таких лучших в университете?

— Это было время, когда он, возможно, считал себя моей ровней. Но тогда он знал меня только как своего дорогого друга Сина. Однажды его дядюшка сообщил ему, что я — немытый, мерзкий Синклер с грязью под ногтями и перепачканными в крови руками, и он больше не захотел иметь со мной ничего общего.

— С тех пор как я сама несколько часов назад вас узнала, мне не в чем его упрекнуть.

— Да, девочка! — похлопал по своей груди Синклер. — Своим маленьким острым язычком ты пронзила меня в самое сердце. Неужели в твоей душе нет ни капли жалости к абсолютно невежественному шотландцу?

Эмма надеялась уберечься от необыкновенного влияния, которое оказывал на нее его бархатистый рокочущий акцент.

— Мое имя не девочка! — вскочила она на ноги. — Меня зовут Эммалина. Или мисс Марлоу, если вы достаточно воспитаны, чтобы соблюдать все тонкости общества. Мой отец — баронет, представитель мелкопоместного дворянства.

— Такой благородный, что готов продать свою дочь покупателю, предлагающему самую высокую цену? — фыркнул Джейми, сложив руки на груди.

— Единственному покупателю, — тихо заметила Эмма, вздернув подбородок и не собираясь пасовать перед его язвительным замечанием.

Подобное признание застало Джейми врасплох. Девушка была стройная и гибкая, как тростинка, с маленькой грудью, но при этом необыкновенно женственна. Если бы она родилась и выросла на этой горе, одурманенные поклонники выстраивались бы рядами, чтобы упасть к ее ногам.

— И не надо лепить из моего отца образ жадного злодея из готической мелодрамы, — добавила Эмма. — Почем вам знать, может, я по уши влюблена в графа.