Она посмотрела в зеркало. Волосы все также вьются черной проволокой, зеленые, чуть раскосые глаза все также притягивают взгляды, тонкие губы изогнуты в милой усмешке, ради которой можно идти хоть на смерть. Ей двадцать три, она все еще так молода, хотя было столь многое.

– Как все прошло?

Сольвег не обернулась. Провела пальцами по столу, сдула пылинки.

– Как ты вошел?

– Ты сама дала мне ключ от второй комнаты, разве не помнишь.

– Помню, и уже пожалела.

– Ты лжешь.

Она мельком увидела его отражение и улыбнулась. Нежданный посетитель подошел, положил руки ей на плечи и коротко поцеловал ее в шею.

– Те духи, что ты мне дал. Они не работают, совершенно.

Мужчина сел в соседнее кресло, положил ногу на ногу.

– Это духи, дорогая, а не приворотное зелье. Я все же аптекарь, а не алхимик.

Сольвег пропустила мимо ушей фамильярное «дорогая». Магнуса она знала давно, слишком давно. Тот был мрачен и терпелив, и не задавал обычно лишних вопросов. Да реши она пойти на убийство, он бы смолчал и только принес бы из лавки настойку болиголова. Попросил бы вернуть флакончик назад. Тот был ценным союзником, да и, пожалуй, другом единственным – ради такого отчего не позволить изредка вольностей с тем, с кем не нужно таиться.

Мужчина наклонился к ней и легко погладил пальцем по острым ключицам. От него пахло настойками, травами, толченными порошками, чем-то землистым. Она нетерпеливо сбросила его руку, одарив гневным взглядом.

– Ты не в духе?

– Я в бешенстве, – Сольвег огрызнулась и отбросила в сторону гребень.

– Из-за того, что мое снадобье не сработало? Брось, это пустое. Добьешься всего своими природными силами. Дано тебе сверх меры, и ты это знаешь.

– Ха!

– Не напрашивайся на комплименты, Сольвег, тебе не идет.

Магнус развалился в кресле и с насмешливой улыбкой следил за подругой. Подругой. Да, он влюблен в нее уже год, знает, что она лживая бестия и видит ее насквозь – и это прекрасно. В другое время, в другой жизни кто знает, свела ли судьба бы их вместе. Но сейчас он здесь, смотрит, как она перебирает пальцами густые, темные волосы, поджимает губу, вглядывается в зеркало, с опаской найти хоть малейший изъян на белых щеках. Ей все известно, известно без слов и она может измучить его до потери сознания, чтобы он забыл, как дышать от страха и ненависти, только Сольвег не сделает это – потому что в общем-то ей все равно.

– Так твой женишок не проникся твоими чарами?

Сольвег фыркнула.

– Он жалок. Я поцеловала его, а он почти оттолкнул меня. Ни один мужчина бы так не сделал.

– Значит, любой, отвергнувший тебя – жалкий глупец? Не высоко ли ты метишь, красавица?

Та посмотрела на него и улыбнулась. Молча вновь повернулась к зеркалу. Магнуса она знала слишком долго, чтобы обращать внимание на мелкие колкости.

– Зачем ты так усердствуешь? Вы помолвлены, твой дом он выкупит, равно как и во всем прочем нуждаться не будешь.

– Ты кажется не в восторге от нашего плана, милый? – проворковала Сольвег. Тот знал, что значит этот тон. За сладенькой улыбкой таились острые зубы, только вот на карту он давно поставил все, бояться нет смысла.

– Дождаться денег, устроить несчастный случай и сбежать вдвоем вместе со всем богатством? Сольвег, серьезно? Я мог сделать вид, что поверил в это той ночью, но не делай из меня глупца. Ты не убийца, Сольвег, и мы это знаем. А меня тебя не заставить. Но сбежать – это мысль.

– Так уж и не заставить? – она потянулась, как кошка, кокетливо выгнулась. – И с каких это пор ты стал таким праведником?

– С тех самых, как решил не плясать под твою дудку, красавица, – он ласково, но уверенно убрал ее руки со своих колен и снисходительно заглянул ей в глаза. – Нам было так хорошо, когда ты не пыталась делать из меня идиота… Может, не будем все портить?

Та вздохнула и откинулась в кресле.

– Ты прав, этот план ненадежен.

– Он отвратителен.

– Отвратителен. И трещит по швам. И все из-за этого непроходимого глупца.

– Предположим, мы дождемся денег. Получишь столько, сколько сможем увезти. Даже сбежим. На другой берег моря – куда захочешь, за тобой он все равно не погонится, слишком уж гордый. Но к чему тебе влюблять его в себя, у него ведь начисто отсутствуют свои желания. Я знаю эту семью. Против воли отца он не пойдет. Против своего слова и подавно. Безропотно отдаст себя на заклание в твои прелестные ручки.

Сольвег наклонилась к нему. Медленно взяла за подбородок. Он ощутил кожей ее холодные пальцы. Хотел отвести взгляд, но она крепко держала его.

– Ты бы женился на мне?

– Что?

Легкий холодок пробежал по спине. Ее глаза манили, смеялись, как давно хотелось в них утонуть, пойти на дно и не выплывать вовсе. Позволить ей растерзать до клочков все, что осталось.

– Ты бы женился на мне? – повторила она, склонила голову на бок. Казалось, вот-вот и она улыбнется, только губы оставались спокойны.

Магнус молчал. Она не дождется ответа, хоть и держала бы здесь его вечно.

– Я так и думала, – улыбка была сухая и вымученная. – В этом все дело. Если со мной не хочешь быть даже ты, то как я могу быть уверена в нем? – она устало расстегнула тяжелое ожерелье, положила на стол и потерла пальцами шею.

– Знала бы, выходила б за Ланса. Он старше на десять лет. Давно не мальчишка. Ты ведь знаешь об их матери? Госпоже Гертруде? Она еще умерла в какой-то грязной канаве, как последняя нищенка. Хорошая была женщина.

– Ты это к чему? – Магнус, казалось, совершенно не понимал, к чему она клонит.

– Она сбежала, Магнус. Бросила все и сбежала. Наплевала на правила и приличия, просто решив быть счастливой. Она была куда храбрее всех этих кур, которые сидят дома и льют слезу за слезой, со страхом трясясь над мнением черни. Ты знаешь, – она улыбнулась. – Ведь я помню ее. Шорох ее платья, смешную улыбку. Видела мельком, когда сама еще малюткой была… Говорят, она была глупа, Магнус. Говорят, будто вечно читала нелепые книжки, которые впору лишь детям да незамужним девицам, что грезила наяву о несбыточном, о лесных осенних дворцах цвета золота, о любви, что сожжет королевства и воскресит из умерших. Потому и сбежала, глупая счастливая женщина.

– Она умерла вдали от детей и дома в дешевой гостинице. Не спеши называть ее счастливой.

Сольвег отмахнулась. Она нервно перебирала кружево на рукаве, щеки ее слегка зарумянились, а глаза заблестели. Казалось, она и не слышит его.

– Так вот скажи мне. Скажи и подумай. Если можно сбежать, если был повод, если знаешь, что есть еще где-то свобода, то ты думаешь он решится остаться со мной? Не сбежит? Думаешь, даже такой беспросветный упрямец, глупец, холодный и черствый мужчина не захочет хоть раз взглянуть на жизнь с другой стороны… Оттого мне и нужно, чтобы он был моим. Целиком, без остатка. Чтобы вставал с моим именем на устах, чтобы ждал встречи и дни считал каждый вечер. Чтобы план удался, чтобы я отомстила. А потом. А потом, о, Магнус, а потом как я посмеюсь над ним. Над всеми ними, над отцом, над сиром Эбертом, над тем герцогом, так уж до кучи. И я начну все сначала, родной, я начну…