Эдвард кивнул:

— Согласен, только… Я должен сообщить Луизе.

— Луизе! — Джерард нахмурился. — А так ли это нужно?

— Как я могу это от нее утаить? — Эдвард тоже нахмурился, глядя на брата. — Она заслуживает того, чтобы знать.

Джерарда его доводы, похоже, не убедили.

— Я знаю, что она тебе дорога, но я предлагаю подумать. Тебе так или иначе придется отложить свадьбу из-за смерти отца, но необходимости говорить ей… об этом… нет.

— Джерард, она моя невеста, — ответил Эдвард. Тон у него был ледяной. — Я не могу утаивать от нее такое.

Джерард колебался с ответом.

— Может, тебе и стоит промолчать, если ты хочешь, чтобы она продолжала оставаться твоей невестой.

Эдвард замер.

— Лучше мне сделать вид, что я этого не слышал, — тихо сказал он. — Луиза — женщина понимающая и способная хранить секреты. Более того, она — женщина, которую я люблю, и она любит меня. Я и помыслить не могу о том, чтобы утаивать от нее столь ужасные обстоятельства.

Джерард побагровел.

— Хорошо, — пробормотал он. — Прошу прощения. Делай то, что считаешь нужным.

Эдвард коротко кивнул:

— Принимается.

В комнате воцарилось неловкое молчание.

Наконец Джерард откашлялся и встал.

— Ну что же, хорошо, что мы пришли к согласию. Я еще раз просмотрю письма шантажиста и возьмусь за дело.

— Удачи, — с мрачной миной сказал Чарли.

Джерард пробормотал в ответ какую-то грубость.

Эдвард хмуро взглянул на старшего брата.

— Спасибо за то, что уделил нам пару минут.

Если Чарлз и уловил сарказм в его тоне, то реагировать на него не стал. Эдвард следом за Джерардом вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

— Я знал, что они с отцом не слишком ладили, но это уже слишком, — сказал Джерард, кипя гневом. — Думаешь, он слишком глуп, чтобы понять, что это может означать, или это такая немыслимая беспечность?

— Не знаю, но какая разница. — Эдвард был вполне солидарен с младшим братом и разделял его негодование, но сумел воздержаться от всяческих проявлений такового. — Мы будем продолжать делать то, что должно делать, как бы к этому ни относился Чарли. И я не могу поверить, что ему совершенно на все наплевать.

— Думаешь, не наплевать? Тогда что с ним такое? — Джерард говорил тихо, но резко. Они спустились в холл, и Эдвард жестом подозвал лакея, требуя принести их плащи и шляпы. — Почему мы не можем выразить даже намека на негодование?

— Потому что Чарли — это Чарли. Он такой, и ничего тут не поделаешь. Я не рассчитываю на то, что он станет что-либо предпринимать, — сказал брату Эдвард. — Честно говоря, возможно, нам будет проще, если он просто не станет нам мешать, как он и сказал.

— Пожалуй, ты прав, — Джерард взял из рук лакея плащ, — Не могу сказать, что я не испытал бы удовольствия, позволив ему хоть раз расплатиться за свои грехи. Ты можешь представить Чарли ведущего уединенное существование в глуши Линкольшира, где нет ни скачек, ни балов?

Эдвард улыбнулся и покачал головой, дав отмашку слуге, стоявшему наготове с его плащом.

— Я скоро к тебе присоединюсь.

— Ты ведь не станешь перед ним извиняться? — воскликнул Джерард, когда Эдвард направился обратно наверх.

— За что?

— Зато, что мы ему нагрубили. Он неважно себя чувствует.

Эдвард едва не бежал по лестнице, сам себе удивляясь. На самом деле он не сделал ничего плохого, и извиняться перед Чарли ему было не в чем. Когда-нибудь он все же покончит с привычкой так щепетильно относиться к нарушению покоя старшего брата.

Он дважды постучал и, так и не дождавшись ответа, сам открыл дверь. И, удивленный, остановился на пороге.

Чарлз сидел на кровати, свесив одну ногу, словно собирался встать, опираясь ладонями о матрас. Но вторую ногу он держал вытянутой перед собой, и она была вся перевязана и в шинах, и между шинами и бинтами проглядывала покрасневшая опухшая плоть. Слуга Чарлза, Барнет, стоял на коленях перед кроватью, поддерживая ногу. При появлении Эдварда он оглянулся и замер в немом ужасе.

— Черт! Тебя что, стучать не научили? — раздраженно бросил Чарлз.

Теперь Эдвард понял, что испарина на лбу у Чарли была не только лишь от головной боли. Нога его была сломана, сломана в нескольких местах. Эдвард вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Я прошу у тебя прощения.

Чарли опустил сломанную ногу на пол и с помощью слуги поднялся и облачился в зеленый шелковый халат.

— Думаю, тебе не следует расхаживать по дому с такой ногой, — заметил Эдвард.

Чарлз взял из рук слуги протянутую ему трость и заковылял к столу, где его ждал поднос с завтраком и свежезаваренный чай. Налив себе чаю, он сделал большой глоток.

— Даже я не могу провести всю жизнь в кровати. По крайней мере, находясь там в одиночестве.

— Я пришел извиниться, — сказал Эдвард. Чарли не обернулся, но плечи его напряглись, и это было заметно даже под халатом. — Джерард проявил недопустимую грубость, и я тоже был несдержан. Мы вот уже несколько дней не находим себе места из-за случившегося, и ты, как нам показалось, совершенно равнодушен к тому, о чем мы тебе сообщили.

Чарли ничего не сказал. Опираясь на трость, прижав чашку с чаем к груди, он стоял, устремив взгляд в окно. Он представлял собой унылое зрелище, словно им владела черная меланхолия, столь ему несвойственная.

Эдвард преодолел разделявшее Их расстояние.

— Я не знал, что ты не в состоянии путешествовать, — сказал он.

— Черт, Эдвард, я бы все равно не поехал в Суссекс, — пробормотал Чарли. Казалось, он был зачарован тем, что видел за окном, хотя Эдвард не заметил за окном ничего необычного. — Мы все это знаем, а отец и подавно.

— Он приказал послать за тобой, — напомнил брату Эдвард. — Он очень хотел тебя видеть.

— И что он намеревался мне сказать?

Взгляд у Чарли был тяжелым и мрачным.

Эдвард колебался с ответом.

— Он хотел просить у тебя прошения, — неохотно сказал он, зная, как воспримет его слова брат. — За эту жуткую переделку, в которую ты — все мы — угодил по его вине. Он переживал за тебя.

Чарли мрачно усмехнулся:

— Неудивительно. Полагаю, он знал, что вы с Джерардом выплывете, а вот бедняга Чарлз наверняка потонет.

Эдвард ничего не ответил.

— И ты думаешь, что он был прав, — продолжал Чарли. — Ты пришел рассказать мне, какие действия собираешься предпринять, но сделал это лишь из чувства долга.

— Но признай, — сухо заметил Эдвард, — Твоя реакция была странной.