«Классная задница», – сказала подруга, и я хихикнула. Чуть позже, когда у нас закончилась выпивка и я спустилась в магазин за добавкой, то на обратном пути услышала за спиной этот голос. Я резко обернулась и снова увидела его. Его вьющиеся каштановые волосы, падающие на голубые глаза; его крепкую фигуру и выразительный кадык; его легкий загар; несколько эластичных браслетов на запястье. Мне захотелось раствориться в нем целиком. Он смеялся, и мне понравился его смех – хоть и похожий на собачий лай. Казалось, что-то замерло внутри меня, а затем очнулось и затанцевало, словно мое сердце решило устроить вечеринку. Я попыталась улыбнуться симпатичному незнакомцу, но не слишком преуспела; вместо этого я бросилась вверх по лестнице, отчаянно желая рассказать о нем Верити.

Она только рассмеялась и сказала: «Надеюсь, ты на него еще наткнешься». Мы продолжили пить, любуясь небом, которое превращалось из голубого в розовое и становилось похожим на набор сладостей-ассорти. Верити пришла в голову идея – написать наши мечты на листочках бумаги, а затем сложить в бумажные самолетики. Она с легким сердцем написала свою: мир моды был частью ее грез с тех пор, как она впервые примерила вечернее бархатное платье своей мамы. А я поначалу возразила. Я смутно ощущала, хотя это чувство еще не вполне оформилось в мысль, что путь, который я выбрала – специалист по пиару, – не был правильным. Но теперь появилось то, чего я действительно желала: тот парень, от которого танцует сердце. Гарри. И я написала эту мечту, тогда даже не зная, как его зовут, и быстро сложила листок, чтобы Верити не успела увидеть. Небо к тому времени стало васильково-синим, и мы запустили наши самолетики, увлеченно наблюдая, как они планируют на тротуар.

– Ааркхх, аааркхх, аааркхххх! – кричат на меня три обезьяны, а их самец сидит на куче опилок, зажимая руками уши и мерзко ухмыляясь. Я тороплюсь к Тому и Элайдже, но обезьяны быстро следуют за мной, перемещаясь вдоль решетки, пока я иду. А за ними движется толпа зрителей, тоже охающих и ахающих не хуже обезьян.

– Ох уж эти обезьяны, – говорю я женщине, с головы до ног одетой в «хаки» и не опускающей камеру от лица. – Их вопли просто невозможно слушать с похмелья.

Верити предсказуемо откупорила следующую бутылку вина – «ну, еще по бокалу и все!» – прошлым вечером, и дело закончилось тем, что мы допили эту бутылку и я, хихикая, ввалилась в такси до дома только около часу ночи.

– Ну, вы им определенно нравитесь, – отвечает женщина, непрерывно щелкая камерой. – Они словно с ума сходят при каждом вашем шаге. Вот почему я стараюсь держаться поближе к вам. Думаю, это из-за ваших замечательных рыжих волос.

Я поднимаю руку к парику и тут же ее отдергиваю: сегодня на мне короткий, рыжий, курчавый вариант – помесь Джельсомино и клоуна из «Макдоналдса».

Сегодня утром я сделала селфи и отправила его Бобби и Верити. «Это последний раз, когда вы, негодяи, такое со мной творите!» – приписала я, прекрасно зная, что они не обратят на это ни малейшего внимания.

Теперь я вижу Тома с Элайджей более отчетливо: и рваные джинсы Тома, и его «Конверсы» со слоем засохшей грязи. Элайджа одет в нежно-голубые брючки, изящные коричневые полуботинки и ярко-зеленую куртку-парку. Волосы, уложенные в прическу, добавляют около дюйма к его росту. Зачем я позволила Верити отобрать этих двух? Только потому, что они любят одинаковые напитки, или же было что-то еще?

Теперь они подошли к верблюдам. Большие коричневые звери грустно глядят на них из-под длинных ресниц. Верблюды тут явно не являются звездным аттракционом, несмотря на то, что перед ними расставлены деревянные рождественские ясли, а поверх вольера развешаны гирлянды с разноцветными лампочками в попытке создать рождественское настроение. Я прячусь за забором, глядя через щель в досках: Том ухмыляется, а Элайджа стоит спиной к кирпичной стенке, яростно прыская дезинфицирующий гель в свою левую ладонь.

– Да ладно тебе, – говорит Том, наклоняясь к нему и протягивая руку. – Они не кусаются.

– Они могут ПЛЮНУТЬ! – выкрикивает Элайджа, теперь свирепо протирая правую ладонь.

И что-то такое просыпается на задворках моего сознания, какая-то мысль, которую не получается ухватить. Я пытаюсь представить анкету Элайджи, нашу первую встречу, но это не срабатывает. Вот эти движения рук, растирание, как будто он стремится в итоге содрать с них всю кожу. Вот что вызывает отклик в глубине моей души.

Теперь Том выглядит слегка раздраженным. Его брови нахмурены, хотя на лице по-прежнему улыбка.

– Пойдем, они великолепны…

Том привычен к давке на рок-концертах, к людям, пробегающим в шипованных сапогах по его плечам, падающим и норовящим забраться по нему обратно. Он привык к чужим потным подмышкам перед лицом, к пластиковым стаканам из-под пива, наполненным мочой и летающим над головой. Так что серьезный, граничащий с обсессивно-компульсивным расстройством страх Элайджи перед микробами для него пустой звук. А затем меня осеняет: я вспоминаю, что у Элайджи и есть практически обсессивно-компульсивное расстройство. Этот зоопарк – худшее место из возможных, куда он мог пойти. Я должна как-то вытащить их отсюда.

Я осматриваюсь вокруг. Как же мне это провернуть? Я знаю Элайджу. Он может ненавидеть это место, но он упрямый. Если согласился что-нибудь сделать, то пойдет до конца из принципа. Он просто обидится на Тома за неудачное свидание. И это несправедливо, ведь только я во всем виновата.

Оказалось, забор, за которым я притаилась, ограждает нечто вроде организованной на скорую руку складской зоны, где хранится огромная беспорядочная куча пластиковых конечностей динозавров. И на ее верхушке неустойчиво покоится динозаврова голова. Возможно, я смогу использовать ее как маскировку? Надеть и сказать им, что где-то там проходит шоу динозавров, например? Прогнать их отсюда прочь?

Я кидаюсь к этой куче, стаскиваю парик и швыряю его на землю. И начинаю тянуться вверх, отчаянно желая добраться до головы, однако она для меня слишком высоко. Голова смотрит на меня своими неживыми суровыми глазами.

– Какого черта ты тут удумала?

Я резко оборачиваюсь, успев вцепиться в коготь. Это стало слишком поспешным движением, и все конечности обрушиваются вокруг меня, как башня из кубиков. Голова скатывается и с грохотом приземляется возле моих ног, ее глаза таращатся на меня. Так же, как и крепкая с виду коренастая женщина. Она держит ведерко с рыбой. Губы возмущенно кривятся. Если бы из ее ушей мог идти дым – он бы шел.

Она просто смотрит на меня, пока я подыскиваю слова, которые наконец срываются с моих губ:

– Джордж, Джордж велел мне прибраться здесь! – Я гляжу себе под ноги и указываю на красный бугристый хвост. – Он сказал, что это больше не нужно.

Джордж – это имя управляющего, как мне кажется. Женщина качает головой:

– Это ты, что ли, новенькая? Джоанна, вроде?

Я улыбаюсь, как надеюсь, застенчиво.

– Ну я не знаю, за каким чертом тебе так сказали, – говорит женщина, у которой, как я теперь замечаю, на груди висит бирка с именем. «Китти». – Луис уже десять минут ждет в вольере с пингвинами. Шоу начинается в пять.