Ирина ощутила горячую и душную волну ненависти, внезапно всей своей бетонной тяжестью придавившую ее к кровати. Это не была ненависть к кому-то конкретному, нет… Скорее всего — к тому чудовищу, представлявшемуся ей почему-то сейчас в виде омерзительного серого спрута, который именуется государственной машиной… Государственной машиной, убившей Шурика… Но ведь он сам — сам, так охотно, почти радостно скользил все эти годы в ее отверстую пасть, служил ей, забывая о собственной жене, дочери, будущем ребенке… Как, как она скажет теперь их дочери, что у нее нет больше отца, нет и обещанной маленькой сестрички или братика и не будет уже никогда?..

— Иришка, — она не заметила, когда Катя успела войти в палату, — я тебя прошу, выслушай меня спокойно: клянусь тебе здоровьем моей матери, твой Саша жив! Понимаешь? Жив! Эти телевизионные суки передали непроверенные сведения, ты же знаешь, им главное — опередить коллег, сообщить первыми об очередном ЧП… Ну почему ты мне не веришь?!

Катя устало опустилась на край Ирининой постели в ногах у подруги.

— Ну как мне тебя убедить? — В ее голосе послышалось отчаяние. — Если это поможет тебе прочистить мозги, я назову тебе адрес госпиталя, где он сейчас находится! Завтра Зоскин разрешит тебе встать, позвонишь туда — убедишься сама.

Ирина Генриховна насмешливо посмотрела на подругу:

— У меня, между прочим, есть мобильник, отчего же позвонить я могу только завтра?

— Оттого, что Саша сейчас жив и дышит, но без сознания! Его реанимировали всю ночь… Самый лучший реаниматолог Москвы! Ну сама подумай, какой смысл мне врать?

— Действительно… — Ирина посмотрела на подругу еще внимательнее и только тут отметила почти синюшную бледность Кати, темные круги под глазами… — Ты не спишь из-за меня уже вторые сутки, верно?

— Неважно… — пробормотала та.

— Иди приляг… Все равно караулить меня смысла больше нет… Иди!

Катя хотела было что-то возразить, но, судя по всему, чувствовала она себя и впрямь отвратительно, потому что, поколебавшись, кивнула:

— Ладно… Только дай слово… если почувствуешь себя хуже… Немедленно разбудишь! Я в коридоре на диванчик прилягу.

— Договорились, — кивнула Ирина Генриховна. — Так, говоришь, Шурик в госпитале?

— Конечно! — Катя назвала госпиталь, известный на всю страну, и, успокоенно поглядев на подругу, кивнула: — Дошло наконец, что никто тебя не обманывает?.. Пожалуй, немного вздремнуть мне действительно не мешает… Будь умницей!

Некоторое время Ирина Генриховна Турецкая лежала без движения, бездумно глядя в потолок, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Несколько минут спустя она, видимо сочтя их вполне удовлетворительными, для того чтобы реализовать пришедшую в голову идею, для начала осторожно села на постели. Немного выждав, решительно выскользнула из-под одеяла и, сделав несколько шагов, замерла посреди палаты. Голова кружилась. Но куда меньше, чем ожидала даже она сама… Ирина огляделась. Ее взгляд задержался на сиротливо висевшем в углу цветастом больничном халате: что ж… выбирать, судя по всему, не приходилось!

Накинув на себя это чудо дизайна явно еще советских времен, она осторожно приоткрыла дверь и выглянула наружу. Как и ожидалось, Катя крепко спала, свернувшись клубочком на коротком диванчике — том самом, на котором провел столько ночей ее Шурик… Как только он умудрялся на нем умещаться!

Ирина перевела взгляд на Катины босоножки, аккуратной стоявшие под диванчиком, и, воровато оглядев пустой коридор, слегка улыбнулась: хорошо, что у них с Екатериной один размер обуви! Халат халатом, но сбегать отсюда в больничных шлепанцах на пять размеров больше ее ноги, пожалуй, затруднительно!

Спустя десять минут, миновав с самым безразличным видом пост дежурной медсестры, она уже торопливо шла по саду, но не в сторону проходной, а в сторону калитки, которая — это знали все пациенты и их родственники — никогда не запиралась.

А дальше? Дальше Ирине Генриховне Турецкой повезло два раза подряд. Первый, когда она почти сразу же поймала машину, собиравшуюся как раз в эту минуту покинуть стоянку, и, честно предупредив какого-то толстого и, как выяснилось, еще и доброго мужика, что денег у нее нет, попросила отвезти ее в госпиталь. Мужик почти не колебался: у него самого, как он рассказал Ирине по дороге, тут лежала жена, к которой он приезжал. Сейчас же возвращался к себе на работу, а названный ею госпиталь, как заверил толстяк, был ему по пути.

— А вы что же… того?.. — Он покосился на Ирин наряд, не решившись произнести слово «сбежали».

— Скорее, возвращаюсь, — солгала Ирина, сама удивившись легкости, с которой это сделала. — Пока там не обнаружили мое отсутствие. А здесь у меня подруга лежит, в тяжелом состоянии, очень близкая… Кроме меня, ее некому проведать!

Возможно, у этого добряка и возникли какие-то сомнения в ее версии, поскольку в ответ он вздохнул, но дверцу машины все-таки перед ней распахнул. Однако делиться сомнениями вслух с Ириной не стал. А возможно, ему просто-напросто остро требовался собеседник. Даже, скорее, слушатель. Потому что всю дорогу до госпиталя он рассказывал Ирине, как они с женой всю жизнь хотели детей и как ни разу задуманное у них не получилось, и вот теперь последняя надежда…

Второй раз Ирине Генриховне повезло уже в самом госпитале, точнее, на его проходной. Охранник, принявший ее за здешнюю больную, каким-то образом, вопреки всем запретам, улизнувшую с территории (на это она и рассчитывала, обряжаясь в больничный халат), строго отчитал Ирину за нарушение дисциплины и непослушание, пригрозив, если еще раз подобное повторится, пожаловаться главврачу, но главное — впустил «беглянку», предварительно уточнив, из какого она корпуса.

— Хирургия… — пробормотала Ирина, старательно отводя глаза. И, очутившись наконец в просторном госпитальном дворе, со всех ног бросилась к ближайшему зданию по дорожке-аллее, укрытой от солнечных лучей громадными, густыми липами. Когда-то Ирина Генриховна была здесь вместе с Шуриком у его раненного «при исполнении» коллеги и помнила, что именно в этом корпусе на третьем этаже располагается хирургическое отделение. К тому моменту как она вышла из лифта и устремилась вперед по длинному пустому коридору, усиленно разглядывая на ходу двери и пытаясь вычислить, где тут реанимационная палата, о собственном самочувствии Ирина не только не думала, она просто-напросто позабыла о нем.

Где же все-таки эта самая реанимация, где?.. Она, кажется, достигла конца коридора, и теперь впереди была только глухая стена с точно таким же, как и в роддоме, стоявшим у нее диванчиком. Слева широкая застекленная, но замазанная изнутри белой краской дверь. Ирина растерялась: куда дальше?.. Кажется, позади, в коридоре, был какой-то поворот, может быть, зря она его проскочила?

В этот момент стеклянная дверь приоткрылась и из нее аккуратно выскользнула белокурая и, как показалось Ирине, очень молодая девушка в белом халатике, с озабоченным, почти сердитым лицом. Увидев Ирину Генриховну, девчушка вздрогнула, а потом замерла на месте, уставившись на незваную гостью большими синими глазами, в которых моментально вспыхнула настороженность.