Когда мы с Ритой закончили танцевать, я повел ее на место. Случайно задрав короткий рукав кофточки, я коснулся нежной, никогда не знавшей загара кожи на внутренней стороне ее руки. Эта вспыхивающая белизна все время отвлекала меня, пока Рита играла. И теперь я почувствовал, прежде всего, не Ритину руку, а свою собственную шершавую сухую ладонь, причем так, как если бы она принадлежала другому человеку.

От удивления я сделал гладящее движение сначала вверх, потом вниз, к сгибу локтя. По тому, как дрогнули Ритины брови, я понял, что жест мой она почувствовала. Лицо ее было веселым и ласковым, и руку свою она не убрала.

«Любовь во Франции происходит очень быстро», – сказал, прощаясь, Хенрик, а Серафима потрепала меня по щеке.

Да, вспомнил. Белль. Так зовут собачку мадам Жюльет.>

__________

Дни обходили их дом стороной. Солнце всходило, поднималось в зенит и заходило, но это не имело отношения к их дому, хотя в комнате, где жил мальчик, бывало светло, и даже солнечный луч иногда падал из окна, и шел наискосок, от левого угла в правый, как луч фонарика, когда мальчик искал завалившиеся за диван шахматные фигурки.

Их трехэтажный дом стоял в глубине двора, но часть улицы и даже высокий серый дом на противоположном берегу Обводного канала были хорошо видны в широкий проем между домами напротив.

Столик, на котором мама пеленала мальчика, когда тот был совсем крохотным, стоял возле окна. И уже месяца в три мальчик поворачивал голову, чтобы увидеть, как светятся увитые лампочками буквы на крыше высокого серого дома на той стороне канала. Он смотрел на них и смеялся. Они подмигивали ему, а в ненастные дни они казались особенно яркими. Когда мальчик подрос, он по этим буквам учился читать.

Иногда он оставался один до позднего часа, – это если отец был в командировке, а маму срочно вызывали на ее завод. Тогда он сам укладывался спать и ставил свою раскладушку не в углу за ширмой, а так, чтобы видеть, как на другой стороне канала светятся буквы. Все же с ними было веселее. Они были похожи на елочные украшения. Мальчик смотрел на них, пока не начинали слипаться глаза, а потом засыпал.

В детский сад мальчика не отдавали, с ним приходила сидеть бабушка. Хотя, если говорить честно, ни минуты она не сидела, а бегала по длинному коммунальному коридору на кухню и обратно, то с супом, то с кашей, то с компотом, и все пыталась накормить мальчика, потому что, говорила она, к сытому организму никакая хвороба не пристанет, и еще по нескольку раз на дню она прикладывалась губами к его лбу, проверяя, нет ли температуры. И в коридор она его играть не пускала из-за сквозняков.

Соседка обозвала бабушку чокнутой, на что бабушка ответила: «Пусть чокнутая, лишь бы никому не бежать ночью за врачом», – и посмотрела на нее беспокойными слезящимися глазами.

В школу мальчик шел сам, а забирала его первый год бабушка. Иногда она отправлялась в магазин, или по каким-то своим делам, и тогда мальчик выходил поиграть в коридор.

Для игр ничего лучше этого коридора и придумать было нельзя. Во-первых, там было полутемно, во-вторых, почти возле каждой двери стоял шкаф, как правило, не запертый на ключ и наполовину пустой, по крайней мере, пока хозяева были на работе вместе со своими пальто и шубами. В-третьих, сундуки, коробки и ящики, громоздящиеся вдоль коридора, напоминали крепости. Словом, для игры в войну или в прятки коридор отлично подходил.

Детей в их квартире было мало: девочка с повадками сорванца Ава, ее писклявая сестра детсадовского возраста, да ученица ФЗУ – дочка соседа из комнаты, что находилась в углу, против самого входа в квартиру. Так что «подходящей» была только Ава. Хоть она и была на три года старше мальчика, с ней можно было играть и в полярников, и в подводников, и даже в футбол маленьким красно-синим резиновым мячиком.

А девочку из угловой комнаты никто никогда толком не видел: и она, и ее мать уходили-приходили тихо, по коридору передвигались бесшумно, на кухне появлялись, когда там никого не было, в отличие от главы семейства, который, возвращаясь из своих рыболовецких командировок, любил в выходной день подолгу сидеть посреди кухни на табурете и балагурить с соседями.

Мальчик запомнил босые расставленные ступни с розовыми нежными пятками, странно шевелящиеся пальцы и то, как сосед однажды прихватил ногами подкатившийся к табуретке мяч, выждал, что станет делать мальчик, а когда тот все же приблизился, небольно щелкнул его по лбу и сказал, добродушно усмехаясь: «Расти, щурёнок».

У Авы был «нормальный» дедушка – старый. Хотя бабушка считала его молодым. Но по-настоящему молодым был дедушка мальчика. Он был даже моложе его отца. Фотографический портрет темноволосого мужчины с высоким лбом и смеющимися глазами висел на стене в комнате.

Имя «Ава» осталось в памяти мальчика благодаря айболитовской собачке и Авиному дедушке. Когда подружки кричали ее имя, вызывая во двор погулять, дедушка величественно появлялся на балконе и объявлял: «Авочка сейчас не принимает». Красная, как собственный пионерский галстук, Ава сердито оттирала деда от перил и кричала, что уже спускается. Дед недоуменно разводил руками и отправлялся на кухню варить кофе одному ему известным способом, с корицей и солью, при этом он привычно напевал арии из русских опер, которые, как сказала Ава, «еще с царизма знал все наизусть».

«И мальчики кровавые в глаза-а-ах…», – мычал себе под нос Авин дедушка, а босоногий сосед косился со своей табуретки: «Что это ты, белая кость, распелся». И дед, не поворачивая головы, парировал: «Нам песня строить и жить помогает», – а потом, держа в руке с оттопыренным мизинцем маленькую фарфоровую чашечку и старательно обходя глумливым взглядом табуретку с соседом, рассказывал всем, присутствующим на тот момент в кухне, «что означает для нашейкультуры белый цвет».

Мальчик знал, что сосед был из тех, кого называли «ответственными работниками», и работу делал тяжелую. Однажды, сидя в укрытии, сооруженном с помощью старого ковра, перекинутого поверх соседских сундуков и ящиков, мальчик слышал обрывки разговора: сосед жаловался своей жене на огромные, трудновыполнимые планы, которые «спускают сверху». Это было понятно, ведь и у мальчика отец работал с утра до ночи и приходил домой «выжатый, как лимон». И еще мальчик расслышал про нервы. «Аж ноги преют от нервов», – сказал сосед. И потом про то, что «приходится глушить». Мальчик понимал, что на рыбалке глушить рыбу динамитом нехорошо, но ведь «поставленные партией и правительством большие задачи» надо выполнять, так говорили по радио.

Вообще-то сосед был не злой. Он очень смеялся, увидев, как Ава с мальчиком, играя в прятки, забирались в шкафы, стоящие вдоль коридора. Как-то он даже принял участие в игре «поиски клада»: нужно было найти спрятанную среди сундуков и ящиков белую жестяную, расписанную сказочными птицами заморскую коробку, которую мальчик нашел в столе у отца и вынес из комнаты, чтобы похвастаться этой красотой перед Авой.

А еще у мальчика был свой ангел. Мальчик видел его только раз, в одну из тех ночей, когда родителей не было дома.