ночи, когда братья пришли к себе на квартиру на улице Шарло. Было очень холодно, но, спеша узнать содержание письма, переданного им аббатом, они даже не подумали затопить камин, а поспешно зажгли свечу и принялись за чтение.

Вот что было в письме:

«Дорогие мои дети, я хочу сообщить вам одно сведение, которое поможет вам найти виновного. Когда несколько дней тому назад меня привели показать труп, я не увидел на пальце жертвы кольца, которое я подарил ей за шесть дней до этого. Его не было также в списке вещей, пропавших у мадам Мазель. Впрочем, вы знаете, что украдено было золото, банковские билеты и пара бриллиантовых серег — все это вещи, которые трудно узнать, но о кольце нельзя сказать того же. Оно довольно широкое, и на нем в лапке закреплен большой бриллиант, настолько большой, что его заметят, если он будет продан. На нем два пятна — я вам их нарисую на обороте этой бумаги. Кольцо это греческой работы, на нем нанесена золотая резьба, которая мешает заметить, что оно открывается. Если прижать одну из золотых пластинок, поддерживающих бриллиант, кольцо раздвигается, открывая надпись: „Корнель — Адели“. Нет сомнения, что убийца сохранил это кольцо, так как правосудие ничего не знает о нем. Никому не известно, что вы о нем знаете, поэтому будьте осторожны. Я не говорил в суде, что накануне преступления видел мадам Мазель, так как это было бы лишним доказательством против меня, но вам я это могу сказать. В этот день я узнал, что вечером у нее должна была быть довольно большая сумма в золоте и банковских билетах. Надо узнать, кто мог проведать об этом, так как я убежден, что мадам Мазель говорила об этом только мне.

Корнель Лебрен».

Винсент перевернул письмо и увидел на обороте бумаги кольцо, тщательно нарисованное в четырех видах.

— Ну, — сказал он, складывая письмо, — завтра мы примемся за дело, а сейчас отдохнем.

После этого братья разошлись по своим комнатам, а с рассветом были уже на ногах, несмотря на то, что легли поздно, и вместе отправились на кладбище Иври.

Они пошли преклонить колени в этом Проклятом Углу, и молитва их была довольно продолжительной. Вернувшись в Париж, они решили расстаться.

— Куда ты отправишься? — спросил Винсент Шарля.

— Я иду к нотариусу мадам Мазель, чтобы узнать, через какие руки прошла находившаяся у нее сумма денег, прежде чем попасть к ней.

— Да, это будет полезно.

— Расспрашивая одного, другого, я увижу, куда это меня приведет. А ты?

— Пойду отыщу человека, чтобы он нанял для нас квартиру, в которой жила мадам Мазель.

— Но что скажут, если это узнают?

— Все, что угодно. Кто может помешать мне?

— Разве ты не боишься, что это может возбудить подозрения настоящего убийцы?

— Наоборот, свадьба нашей сестры, наше равнодушие заставят поверить в наш цинизм, а жизнь, которую мы будем вести, заставит всех предполагать, что мы отказываемся от нашего отца.

— Но с какой целью ты это делаешь?

— Чтобы шаг за шагом восстановить картину преступления.

— Каким образом?

— В той самой комнате, где было совершено убийство, я буду искать то, что было упущено следствием, и, без сомнения, мне удастся восстановить истину.

— Но, восстановив факты, ты еще не найдешь виновника.

— Конечно, но я буду на пути к этому. Мы соединим людей и обстоятельства и узнаем истину.

— Да, может быть, — задумчиво сказал Шарль.

— Для того, чтобы достигнуть цели, нам нужно много мужества. Ты не можешь себе представить, Шарль, сколько нам придется еще страдать. Нам днем и ночью придется бывать в различном обществе: на балах, в театрах, на праздниках. Нам, может быть, придется бывать повсюду и делать веселый вид. Вчера, Шарль, я проделал опыт — один родственник Андре восхищался моим равнодушием. «Вы правы, — говорил он, — что отрекаетесь от вашего отца. Он был негодяй! Вы говорите, что он вам не отец, и развлекаетесь, веселитесь на свадьбе вашей сестры, не носите траура» и так далее.

— Тебе сказали это?

— Да, сказали.

— И ты не вышел из себя?

— Нет, напротив, я улыбался и соглашался.

— О, негодяй!

— Ты видишь, Шарль, что тебе не хватает мужества. Если ты не научишься сдерживаться, то рискуешь все погубить.

— Это правда, но как тяжело сдержаться, слыша, как оскорбляют отца — эту святую жертву.

— О, Боже мой! Это эгоизм всех людей, которые желают наследовать богатство и славу отца, а не его поступки и преступления. Они цинично признаются в этом, говоря, что деньги чисты. Мы же, что унаследовали от отца только эшафот, — мы составляем исключение, которому никто не может поверить. Нас хотят считать людьми недостойными и неблагодарными, не хотят верить, что мы могли быть признательны отцу. Мы свободны в наших поступках, и никто не подозревает о той миссии, которую мы выполняем.

— Я постараюсь быть твердым, — пообещал Шарль.

— Это необходимо, Шарль, необходимо. Не должно пройти и месяца, чтобы все убедились, что мы сыновья без души и без сердца — два искателя приключений, развлекающиеся, чтобы забыть о пятне, лежащем на их имени, проживающие деньги, которые украл отец.

— Ах! Что ты говоришь!

— Я говорю то, что тебе скажут они, то, что ты должен выслушать спокойно. Ты должен стать на уровень людей, с которыми придется жить. Они поступили бы именно так. Почему же тебе сердиться за то, что тебя будут считать способным сделать это?

— Ты приводишь меня в ужас!

— Что сказал бы ты сам, видя их.

— Но для чего ты говоришь мне все это? — перебил Шарль. — Ты хочешь привести меня в отчаяние.

— В отчаяние!.. Ты с ума сошел! Наоборот, я хочу тебя сделать твердым. Я говорю тебе, что тебя будут оскорблять тут и там — будь готов все перенести. Ты не знаешь, что вчера, чтобы спокойно слушать этого человека и улыбаться ему, я должен был до крови разодрать себе грудь.

— Не бойся ничего, брат, ты увидишь, я буду мужественным.

— В таком случае — прощай, до вечера.

— Да, до вечера.

Братья пожали друг другу руки и расстались.

Часть первая

ПАРИЖСКИЕ ТРУЩОБЫ И ИГОРНЫЕ ДОМА

Глава I

«БЕШЕНАЯ КОШКА»

На улице Захария находился странный кабачок: в него входили через длинный и узкий коридор с сырыми стенами и серым от пыли потолком. Этот коридор упирался