Прежде всего, встал вопрос о послеродовом уходе. Что-то в этих процедурах ужасно беспокоило Джойс и делало ее раздражительной. Моя мать убеждала ее расслабиться, говорила что первоначальная боль и нервозность были естественными, и что через некоторое время она привыкнет к режиму. Но Джойс так и не освоилась и не смирилась, а через несколько дней и вовсе забросила процедуры. Ее груди были перевязаны простыней, чтобы высушить их, а Джеффа отныне кормили из бутылочки.

Шли дни, и возникали другие проблемы. Тесное пространство спальни, которую мы делили с Джеффом, было источником напряжения и недовольства. Были споры с моей матерью, которые быстро переросли в постоянное состояние напряжения и плохого самочувствия. Джойс все чаще отдалялась от моей матери, отказываясь спускаться к столу, чтобы присоединиться к остальным за ужином. Вместо этого она осталась наверху, одна в своей постели, а Джефф спокойно спал в маленькой колыбели в нескольких футах от нее.

Со мной она тоже ссорилась и эти ссоры, казалось, не имели решения. Часто Джойс уходила из дома, и однажды я нашел ее почти в пяти кварталах от дома, лежащей в поле с высокой травой, на ней была надета только ночная рубашка.

К тому времени, конечно, я узнал о собственном детстве Джойс, об алкоголизме ее отца, о долгой битве, которую она вела, чтобы преодолеть доминирование и дико взрывоопасное поведение, которое он навязал ей и всей ее семье. Но когда я пытался проанализировать ее ситуацию, я всегда натыкался на стену, на которую не мог перелезть. Что я мог сделать с ее прошлым? Как я мог компенсировать это? Что Джойс могла с этим поделать, кроме как наконец оставить все это позади? На мой взгляд, смысл состоял в том, чтобы забыть любой страх или жестокость, которые она испытала в детстве, и сосредоточиться на будущем. Мне это казалось простым, понятным и незамысловатым. Вы либо преодолевали трудности, либо были раздавлены ими.

Мой взгляд, конечно, был совершенно одномерным. Моя замечательная идея «просто оставить все позади» было совершенно неосуществима, поскольку я не осознавал, что Джойс была более сложной и, безусловно, более глубоко раненой, чем я мог себе представить. Она ставила меня в тупик, и я чувствовал себя беспомощным в общении с ней.

Я не мог понять, откуда взялись ее страхи и ярость, и поэтому часто избегал ее, убегая в свою лабораторию, где все было значительно менее неустойчиво и где все реакции можно было систематически контролировать.

Из-за этого Джойс часто подолгу оставалась одна, изолированная, в некотором смысле беспомощная, в то время как я был на работе в Маркетте, и моя жизнь протекала предсказуемо и очень успокаивающе. Конечно, я пытался скорректировать свой рабочий график, но все равно, даже находясь дома, я частенько занимался курсовой и готовился к экзаменам. Даже когда я был дома часть меня была занята будущим, каким я его видел, карьерой, которая, в конце концов, должна была помочь моей жене и ребенку.

Через некоторое время мне стало невозможно оставаться в доме моих родителей. Просто было слишком много напряжения. И вот, в начале сентября, когда Джеффу было четыре месяца, мы переехали на Ван Бюрен-стрит в восточной части Милуоки.

Новая резиденция представляла собой старый дом, который был разделен на шесть отдельных квартир. Он был не то чтобы обветшалым, но и не совсем современным. У нас была квартира с одной спальней в доме, и она выходила окнами на рабочий район города; место для семей с небольшими недорогими ресторанами и кафе-морожеными, место, в котором испытывающий трудности аспирант мог быть уверен, что его жена и маленький сын в полной безопасности в его отсутствие.

К этому времени Джефф уже радостно лепетал. Он получал огромное удовольствие, сидя на своем высоком стульчике, пока мы его кормили, энергично выплевывая еду, даже когда мы изо всех сил пытались заставить его поесть. Казалось, он получал неистовое удовольствие от этой практики, смеясь до самого низа живота, сотрясаясь всем телом, как будто охваченный безумным наслаждением.

В течение следующих двух лет мы продолжали жить в этой квартире, пока я работал в Маркетте. Джойс оставалась дома с Джеффом, заботясь обо всех его нуждах. Она брала его с собой на прогулки в коляске, однажды пройдя все пять миль до Университета Маркетт, чтобы сделать мне сюрприз.

В течение всего этого времени наши отношения представляли собой смесь хороших и плохих времен. Это не был период постоянного напряжения, каким он стал позже. Джойс стала более расслабленной, как будто она начала приспосабливаться к своей новой «роли» жены и матери. Мне она казалась достаточно счастливой и довольной. Что касается Джеффа, он оставался жизнерадостным, симпатичным ребенком. Он постоянно носился по дому туда-сюда и по тротуару сбоку от дома. Однажды он споткнулся, попав в трещину в асфальте, упал и разбил подбородок в кровь. Я отнес его в дом, где Джойс оказала первую помощь, и мы успокаивали его, пока он постепенно не перестал дрожать и испуганно хватать ртом воздух. Он играл с обычными мягкими игрушками, кроликами и собаками, с деревянными кубиками, которые он любил аккуратно складывать, а затем опрокидывать внезапным мощным толчком. Осенью, находясь в своем манеже, он иногда собирал окружающие листья и начинал яростно их рвать. Однажды, когда я спросил его, что он делает, он просто ответил: «Фыфаю листья «, что означало «срываю листья». Затем он улыбнулся.

В сентябре 1962 года мне предложили стать ассистентом аспиранта по программе доктора философии в Университете штата Айова. Я согласился, и вскоре после этого Джойс, Джефф и я переехали в кампус университета в Эймсе, штат Айова.

Мы обосновались в небольшом деревянном доме, принадлежащем университету и расположенном в местечке под названием Пэммел-Корт. Он был поменьше, нашей старой квартиры в Милуоки, и терялся среди множества похожих домиков и нескольких квонсетских ангаров[5] времен Второй мировой.

Предложение университета включало щедрую стипендию. Для нас с Джойс это был бесспорный шаг вперед, к лучшему будущему.

Оказавшись в новом доме, я быстро освоился со своей новой работой в университете. Сначала я был ассистентом преподавателя, но затем я получил должность ассистента-исследователя, которая была мне гораздо больше по душе. На новой работе мне не нужно было иметь дело со студентами. Вместо этого я работал с химическими веществами и лабораторным оборудованием в окружении аналитических приборов в обстановке, практически свободной от контактов со студентами. Таким образом, это было долгожданное изменение по