К добру ли?

— Мам, я хочу тебя к себе забрать. Поедешь? — Нюра внимательно смотрела на меня.

— Или ко мне? — это уж Димка подсуетился.

Я едва не улыбнулась. Куда к себе, Димка? В Мурманск?

— Мам, давай ко мне? У нас свой дом. Рядом речка, огород небольшой. Давай, а?

Андрюшка, добрая ты душа….

— Ну что она со снохой жить будет? Лучше у меня. У меня двухэтажный коттедж, бассейн, джакузи, — тут Света влезла с предложением.

— И на фига матери твой бассейн? А джакузи?

Дети начали спорить меж собой.

Я же отстранилась от детей мыслями. А ведь только недавно я и мечтать не могла о таком. Казалось, что не нужная. Теперь, смотри, спорят, кто меня к себе заберет. Смешные они…

А вот соберусь и поеду! Не хочу снова тосковать и скучать. Да и помирать в одиночестве не хочется. Будет кому на могилку цветов принести, да мать вспомнить добрым словом. Погоди. Это что же получается?

Это же теперь вон у меня не один, а целых четыре ребенка. И каждый хочет забрать меня к себе.

Тут уж подумать нужно очень внимательно.

Допустим, решусь к Нюре поехать. То, что она меня хорошо досмотрит, тут я теперь не сомневаюсь. Да только остальные смогут в любое время приехать ко мне? Вот как сейчас. Никто из них ведь не спросил разрешения, а просто взяли да приехали. Стало быть, знают, что здесь им всегда рады. И в любое время могут вот так явиться.

Да и я стесняться буду. Мужа её, зятьёв и снох. Это же ни в сорочке по дому не походишь, ни даже не побурчать, когда плохое настроение. Такое тоже могу себе позволить, а как же. Когда один живешь в полной пустоте, и разговаривать с самим собой учишься.

Получается, что, куда — бы я не решилась поехать, везде будут одинаковые заботы.

Сейчас, глядя на своих детей, я не сомневалась, что уход будет обеспечен хороший. Там уж и на погост снесут по — человечески, и после не забудут.

Я просто смотрела на них и любовалась.

Увидеть бы еще как все дети растут. Украдкой вытирать платочком слезы радости сначала на первом, потом на последнем школьном звонке. Ругать за плохие оценки, обнимать за хорошее, гладить по голове, пока они спят. Жарить им блинчики по утрам, видеть их сонные лица. Улыбаться, когда они вот так спорят, кому я «достанусь».

Спустя некоторое время, вынырнув из задумчивости, хлопнула негромко ладонью по столу, привлекая их внимание.

— Никуда я не поеду, дети. У вас своя жизнь.. — я осеклась, поймав себя на этих словах.

— Ежели уеду, вам некуда будет возвращаться. Туда, где всегда ждут — отчий дом. И даже когда меня не станет, это место всё равно останется отчим. Но я пока что помирать не собираюсь. Вот так то! Так что предлагаю нам всем собраться здесь летом. Места всем хватит. И не спорьте меж собой. Я так решила! И точка. А пока что давайте укладываться отдыхать. Глаза вон красные уже.

И как бы они не хорохорились, через некоторое время установилась тишина. Слышалось лишь тихое дыхание моих детей. Моих взрослых детей.

Убедившись, что они крепко спят, я осторожно подошла сначала к Нюре. Вон как хмурится даже во сне. Аккуратно присела рядом, стараясь не потревожить сон дочери. Осторожно провела по её поседевшей голове, потом положила ладонь на плечо и начала тихонечко поглаживать, как я делала это в детстве. И как то задумалась, погрузившись в воспоминания. А когда пришла в себя, заметила, как тихонько покачиваюсь из стороны в стороны, словно убаюкиваю маленького ребенка. Так бывает — дитё подросло, а тело продолжает «убаюкивать».

Посмотрев на дочь, увидела, что складочка меж бровей разгладилась.

— Спи Нюрочка. Спокойно спи, моя деточка.

Димка спал, положив голову на руки.

— Вот и свиделись, сынок.

Я поправила сползшее пуховое одеяло. Димка круглый год укрывается одеялами. Хоть лето на дворе, хоть зима. Вот и моё одеяло сегодня сыну пригодилось.

— Я скучала, — тихо сказала я, сев на край кровати.

Ой, как скучала, сынок…. Если бы только мог себе представить.

Я провела по его щеке и перешла к Андрюшке.

Тот тихонько посапывал, приоткрыв рот.

— Вон какой красивый ты бы вырос, Андрюшка. Ты уж прости, не уберегла я тебя.

Насмотревшись на взрослого спящего сына, посмотрела на Свету.

— Стало быть, ты моя младшенькая. Здравствуй, дочка, — я провела по её волосам.

Разве важно как и откуда? Главное, что ещё одна кровинка живёт на свете.

*

Прошла на кухню. Блинов детям напеку. Они проснуться, а мамкины блины их на столе ждут. Как в детстве.

Руки действовали уже привычно, как и много лет до этого.

На тарелке «выросла» горка из блинчиков. Сейчас еще маслицем помажу, да накрою, чтобы до утра не остыли.

Выключив свет на кухне, прошла в залу.

Достала черный конверт из дальнего угла полки, я села за стол.

Некоторое время не решалась открыть его и достать оттуда бумаги. Когда на стол легли сложенные бумаги, долго не решалась развернуть. Боялась. Боялась увидеть там лишнюю бумагу. Ведь в эту странную ночь может всё случиться.

С замиранием сердца вглядывалась в буквы. Наконец, когда пожелтевшие бумаги были рассортированы, одну стопку я отодвинула подальше.

И принялась разворачивать вторую стопку. Вот Нюрино свидетельство о смерти. Вот Андрюшкино.

Я же положила рядом метрики о рождении и смерти своих детей рядышком.

Две бумаги… Вот и вся жизнь.

И как — то пусто и бессмысленно становится, глядя на эти две бумаги. И очень больно.

Вот почему так? Почему только две бумаги? Ведь день рождения это один день, день смерти тоже один день. Остальные дни где? У Нюры это целых четыре года. Это и разбитая коленка, и катание на качелях, и беготня по полю с собакой.

У Андрюшки это целых четырнадцать лет. Четырнадцать! Это и детский сад. И школа. Летние каникулы на речке, и сломанная рука, и падение с высокого дерева. И даже первая любовь. Разве по этим двум бумагам можно о его жизни понять. Значит, должно быть три бумаги! Вот рождение, вот смерть, а посередине пусть будет ЖИЗНЬ. И даты — написать второй день после самого рождения, и один день до смерти.

Так не очень горько, не так сильно щемит в груди.

Я сложила бумаги в черный конверт и отодвинула его на край