и 18 лет, имеют право требовать от общины отдельный дом для проживания.

— И у вас заведена свободная любовь без всякого брака? — спросил я, а сам подумал: «Должно быть, здесь процветает высшая степень разврата».

— Конечно, любовь у нас свободна, — отвечала Глэдис, не ведая о моих мыслях.

— Ну, а как же дети? Знают ли они своих отцов? Может, у вас совершенно исчезли родственные чувства?

Я был уже готов сказать, что минувшее столетие, по крайней мере в этом отношении, стояло выше их мира.

— Я вас сперва недостаточно хорошо поняла, — отозвалась Глэдис. — Разумеется, наши дети знают своих родителей, потому что живут с ними, за исключением сирот. Бывает также, что родители расходятся, утратив чувство любви друг к другу. Но подобные случаи встречаются не так часто.

— Означает ли это, что у вас существует законный брак?

— Что это такое?.. У нас существует любовь. Люди, полюбившие друг друга, заявляют о своей помолвке и затем поселяются в доме, который выбирают себе для жизни.

— Если вы не знаете законного брака, у вас, вероятно, мужчины и женщины бросают друг друга по несколько раз в год.

— Что вы говорите! — с ужасом вскричала Глэдис. — Этого у нас никогда не бывает!..

— Как так, если у вас нет брака?

— Да, я припоминаю это понятие — «брак»… А в ваши времена, например, в Соединенных Штатах, мужья и жены разве не уходили, не разводились с десяток раз за жизнь?

— Что же связывает у вас мужчину с женщиной?

— Любовь! Нам рассказывают о любви еще в школе. В школах, на работе или на съездах молодежь знакомится между собой. Затем родители девушки или юноши берут влюбленную молодую пару к себе в дом. Там их влюбленность перерастает в вечную любовь. И тогда объявляют помолвку. А такого, как вы говорите, у нас нет.

Беседуя, мы добрались до больницы. Я попал в руки студентов медицины. Потом меня уложили спать. Оставляя меня, Глэдис напомнила, что вечером мне предстоит выступление в клубе им. Ч. Дарвина.

III

Я проснулся в шестом часу. В палате никого не было. Я сел в кровати. Чувствовал себя совершенно здоровым. Попытался встать на ноги. Стоял твердо, мог ходить. Но побоялся. Уселся в кресло и позвал санитаров. В палату вошло несколько ребят, весело мне улыбаясь.

— Собственно, где я? Это больница или что-то другое?

— Нет, не больница, это Медицинский институт.

— А вы?

— Мы изучаем медицину.

Я попросил их рассказать мне, как происходит учеба. Узнал, что после рабочих часов они занимаются в институте под руководством выдающихся медиков.

— Но, глядя на вашу здоровую нацию, мне не кажется, что у вас много работы, — заметил я.

— Наша обязанность, как врачей, следить за тем, чтобы люди не болели.

— Звучит странно… У нас доктора заботились в первую очередь о больных либо старались побороть страшные эпидемии. И много больных бывает у вас ежегодно?

— Обычно сто человек на миллион, — ответил один из студентов.

— Неужели? — воскликнул я. — Следовательно, у вас в действительности практически нет больных! Что же, наука так мощно шагнула вперед за последние восемьдесят лет? Ведь в мое время здоровых людей почти не было.

— Нет, медицина была не менее развита в ваше время, чем теперь, но обстоятельства жизни настолько изменились, что у врачей появилась возможность одолеть все болезни и сохранять народ в полном здравии.

— Да и доктора теперь не те, — вставил другой товарищ.

— В чем же разница?

— Мне приходилось просматривать газеты начала двадцатого столетия, где целые колонки были заполнены рекламой патентованных лекарств. Люди накупали лекарства, совершенно не разбираясь в характере своих болезней, и гробили свое здоровье! Еще я читал, что тогда среди докторов было много бессовестных любителей наживы, которые, стараясь вытянуть из больных побольше денег, лечили, но не исцеляли…

— Какое преступление! — возмутились молодые медики.

— А как с этим у вас? Что заставляет вас становиться врачами, если вы не получаете за это никакой оплаты?

— Как? Что? — удивились они. — Быть врачом у нас — величайшая честь! Прежде всего, мы охраняем здоровье человечества. Мы армия, что уничтожает легионы болезней, оставленные нам в наследство предыдущими поколениями. Много болезней и их возбудителей, к примеру бациллы чахотки, уже стерты с лица земли. Мы следим, чтобы человечество было здоровым, мы учим его, как жить, что есть, как работать, как развлекаться.

— Но и мы этому учили! — запротестовал я.

— Верно, но в ваших условиях не все могли следовать предписаниям врачей. Скажем, больному туберкулезом рабочему советовали оставить работу и поехать на лечение куда-нибудь на юг. А у него несколько детей, жена, денег хватает лишь на самое нищенское существование. В таких случаях, как правило, советы докторов ничего не значили. В прошлом врачи не могли оказать помощь даже представителям более-менее обеспеченных классов. Те испытывали вечный страх лишиться своего положения, постоянно боролись за него, что порождало нервозность, укорачивавшую жизнь.

Теперь жизнь полностью изменилась. Люди едят вдоволь, пьют только полезные для здоровья напитки, достаточно спят, в домах придерживаются самых совершенных правил относительно чистоты и свежести воздуха… Санитарные условия замечательные.

Теперь я осознал все величие положения врачей.

Это были герои человечества! Я сказал, что очень хотел бы присоединиться к их группе. Молодые люди приветствовали мои слова радостными восклицаниями.

— Только не убеждайте товарища Пита, что весь мир держится на врачах, — вмешалась в беседу Глэдис. — Разве наши педагоги, художники, поэты, пахари, строители, механики и так далее достойны меньшей славы, чем последователи Эскулапа?

Все вынуждены были признать, что она права. Глэдис спросила, как я себя чувствую. Сказала, что мне пора начинать ходить. И вот после восьмидесяти лет в постели лежебока прошелся по комнате.

— А сейчас мы отправимся в клуб на доклад, — сказала докторша.

— А вы? — спросил я медиков.

— Мы будем слушать ваше выступление здесь, — ответили они.

— Так клуб расположен в этом же здании?

Мне пояснили, что клуб находится на другом конце города, где-то за островом Лулу; слушать же меня они собирались через мегалофоны, те же устройства, что использовались для «чтения газет».

— Ну, пойдемте! — притронулась к моему плечу Глэдис.

Я думал, что мы спустимся вниз, но вместо этого мы вошли в лифт, который поднял нас на крышу института. Там, словно на каком-нибудь летном поле, стояло несколько десятков самолетов. Я еще никогда в жизни не летал.

— Кто же нас повезет? — спросил я Глэдис.

— А вы не умеете управлять самолетом?

— Нет.

— Тогда я буду пилотом.

Глэдис повернула рулевое колесо. Самолет двинулся вперед, скатился с крыши и,