— Я немедленно занесу роли вам в каюту, сэр, — сказал Картер чуть тише: он не привык к столь строгому и властному тону, каким говорил с ним капитан Кендалл.

Час спустя, сидя один в своей каюте, капитан услышал корабельный гудок, предупреждавший тех, кто не собирался плыть в Канаду, что они должны немедленно сойти на берег. Капитан Кендалл посмотрел на свой хронометр. Час. Как правило, на то, чтобы очистить палубу и посадить последних пассажиров, требовалось около получаса — выходило ровно полвторого, как он и наказал мистеру Картеру. По непонятной причине капитана это рассердило, хотя он сам дал приказ и тот безукоризненно исполнялся. Капитан понимал, что надеялся выявить в «мистере старшем помощнике Билли Картере» множество недостатков и тотчас же их исправить. Однако если этот парень и дальше будет маскировать свои изъяны, дисциплинировать его будет трудно.

— Такой человек на флоте долго не протянет, — заявил капитан вслух, хотя в каюте, кроме него, не было ни души. Затем, встав и осмотрев себя в зеркале, водрузил на голову фуражку, оправил китель и вышел из каюты, чтобы дать навигационные распоряжения команде.

Сложив одежду в небольшой комод и гардероб напротив коек, мистер Джон Робинсон сдался на уговоры Эдмунда подняться на палубу «Монтроза» и полюбоваться исчезающим вдали Антверпеном, хотя сам охотнее остался бы в каюте и почитал «Собаку Баскервилей». Войдя в маленькую душевую, он освежился, сполоснув лицо водой. На рейке у раковины висело серое полотенце — грубое и пахнувшее моющим средством; вытирая лицо, мистер Робинсон уставился на свое отражение в зеркале. Так же, как и капитана Кендалла, его встревожила собственная внешность, показавшаяся чужой: к новым чертам — отсутствию усов и пышной бороде — нужно было еще привыкнуть, но, вдобавок к этому, лицо выглядело более вытянутым, чем в Лондоне, кожа стала бледнее, а темные мешки под глазами — явственнее.

— Это от недосыпания, — сказал Эдмунд, когда мистер Робинсон с тревогой указал на перемену. — В Антверпене у нас была куча дел, и мы почти не отдыхали. Но впереди одиннадцать дней плавания — успеем отдохнуть. В Квебек приедешь совершенно другим человеком.

— В Бельгии мы прекрасно провели время, — тихо сказал мистер Робинсон, легонько похлопав себя по щекам — не появится ли румянец, хоть какое-то воспоминание о молодости. — Еще не скучаешь по дому?

— Нет, конечно. В любом случае пора отвыкать. Надеюсь, Канада вовсе не похожа на Лондон. — Мистер Робинсон кивнул. — Как думаешь, мы еще вернемся? — спросил Эдмунд.

— В Англию?

— Да.

— Возможно. Когда-нибудь. Но теперь пора начинать новую жизнь, и лучше всего сосредоточиться на этом. Через пару недель ты обо всем забудешь и даже не захочешь возвращаться. Англия останется для тебя лишь неприятным воспоминанием. А еще через несколько месяцев мы забудем имена всех своих прежних знакомых. Я хотел сказать, моих знакомых, — поправил он себя через минуту.

Эдмунду в это не верилось, но он не стал возражать. Мальчик задвинул последний чемодан под нижнюю койку, а плотно закрытую шляпную картонку, помещавшуюся в другом чемодане, забросил на гардероб. Эдмунд заранее обмотал ее тесьмой и веревкой, чтобы ненароком не раскрылась.

— Зачем было ее брать с собой? — спросил мистер Робинсон, взглянув вверх и покачав головой. — Такая обуза.

— Ну ты же слышал. Там хранятся мои самые интимные вещи. Как раз подходит по размеру и форме.

— Можно было сложить все в чемодан, — сказал он. — Представь себе мальчика с коробкой для дамской шляпки. На нас будут коситься в порту. — Он легонько постучал пальцами по боковой стенке комода, тревожно взглянув на дверь. Низкий корабельный гудок слышался через каждые пару минут, и от шума у мистера Робинсона раскалывалась голова.

— Скоро отходим, — сказал Эдмунд.

— Ты вполне можешь подняться наверх без меня, — подчеркнул мистер Робинсон. — Если, конечно, хочешь понаблюдать за отплытием. Я ведь тебе не нужен?

— Не нужен. Но я хочу, чтобы ты был со мной. Хочу видеть, как Европа исчезает вдали у нас за спиной. Мне кажется, стоять на палубе в одиночестве — дурной знак. Да и потом — без тебя я нервничаю. Ты это знаешь. Никак не привыкну… — Он развел руками, как бы показывая, что не может даже подыскать слов для описания своего положения. — Ко всему этому, — сказал он наконец.

Мистер Робинсон кивнул.

— Что ж, хорошо, — произнес он с улыбкой. — Если это для тебя так важно, пойдем вместе. Вот только надену пальто.

Эдмунд широко улыбнулся. Он обладал непревзойденной способностью убеждать и, одерживая верх даже в подобных пустяках, чувствовал громадную власть над людьми.

На палубе дул довольно сильный ветер, и поскольку многие пассажиры решили остаться внизу, не пришлось бороться за место у перил. В любом случае палуба первого класса была отделена от палубы третьего, и это позволяло свободно гулять по ней или отдыхать в шезлонгах. За кормой растянулся порт Антверпена, и, казалось, тысячи людей суетятся там, работают, перемещаются, встречают или провожают с растерянным видом близких.

— Там было хуже, чем в Париже, правда? — заметил Эдмунд, застегнув из-за ветра пальто.

— Где?

— В Антверпене. Париж мне понравился больше. Нам там было веселее.

— Это потому, что Париж по-настоящему романтический город — так, по крайней мере, говорят, — улыбнулся мистер Робинсон. — Уверен, что в мире найдется мало городов, способных с ним в этом соперничать. Я где-то читал, что после смерти хорошие американцы попадают в Париж.

Эдмунд засмеялся.

— А ты один из них? — спросил он. — Хороший американец?

— Безусловно, одно из двух, — ответил мистер Робинсон. — Либо хороший, либо американец.

Сзади налетел внезапный порыв ветра, и мистер Робинсон, рефлекторно выставив руку, схватил дамскую шляпку, которую чуть не сдуло за борт — в воду. Он взглянул на добычу и с изумлением обнаружил у себя в руках синий капор, а обернувшись, увидел женщину, которая стояла в нескольких шагах и сжимала руками голову, с которой только что слетел убор.

— Это ваша, мадам? — удивленно спросил мистер Робинсон.

— Благодарю вас. — Тихо засмеявшись, она снова надела шляпку и крепко затянула бант ниже подбородка двойным узлом. — Ветер сорвал с головы — не успела удержать. Думала, придется с ней уже проститься. Как ловко вы поймали.

Робинсон учтиво поклонился и слегка коснулся своей шляпы в благодарность за комплимент. Не в силах подыскать нужные слова, он не знал, не грубо ли будет снова повернуться лицом к порту, ведь тогда этой даме придется лицезреть его спину. Однако женщина избавила его от хлопот — мгновенно подойдя к перилам и сложив на груди руки, она устремила взор вдаль; корабль тронулся.

— Я думала, будет больше народу, — сказала она, смотря вперед.

— Правда? — спросил Робинсон. — А вот я, наверное, никогда не видел такого столпотворения. Говорят, пароход вмещает тысячу восемьсот душ.