рублей, а еще привезено было в Томск разных труб железных, да пудов пятьдесят свинца, да кож яволочных, два больших да два малых молота, да много еще всякой необходимости…

— И чем же все кончилось?

Тупольской не сразу ответил. Опять смотрел на вершины гор, которые на глазах тускнели, окутываясь сумрачной синевой. Солнце в горах скоро заходит.

— Неудачей кончилось сие предприятие, — пошевелив прутиком тускнеющие уголья в костре, проговорил Тупольской. — Осенью царь Петро гневно воеводе писал: ты, говорит, впредь худой колчеданной руды не присылай, потому что в тех бездельных посылках нашей государевой казне изтрата напрасная, и людям посыльным тягость и оскорбление великое; к тому же, говорит, нынешняя ваша руда плоше прежней и ни к чему не годится. И тебе, воеводе Ржевскому, поступать надобно со многим осмотрением, а за изтери напрасные и всякого числа людям учиненные тягости и оскорбления, зато от нас, великого государя, и возмездие примешь…

Тупольской умолк. Мрачно темнели горы, окутывались сумеречной синевой и словно отплывали, отдалялись. Посвежело.

— Вона как обернулось-то! Стало быть, с той поры здеся, на Каштаке, и не ступала ничья нога?

— То мне неведомо, — сказал Тупольской.

— Что ж, — подал голос Попов, внимательно слушавший рассказ, — что ж, царь Петр сурово с томским воеводой обошелся. И поделом: не знаешь броду, не лезь в воду!..

— А мы-то, Федот Иваныч, тоже ведь толком не знаем, — осторожно кто-то вставил. — Идем наобум — куда кривая выведет…

— Мы государевой казны не касаемся. Так что и опасаться царской немилости нет нужды, — ответил Попов, внимательно посмотрел на Тупольского, спросил: — Ну, а ты, коли все знал, зачем же шел сюда, на Каштак?

— Дак нас ведь, Федот Иваныч, не серебро, а золото интересует, — прищурился хитро Тупольской. Посмеялись. И Попов еще спросил:

— Ну, а если не найдем золото? Вдруг такое случится… Тогда что?

— Тогда на том и конец. Тогда и жить не к чему.

— Ну-у?! А если найдем… чего тебе от него, от золота?

Тупольской смотрел на пламя костра, не спешил с ответом.

— А тогда… тогда, Федот Иваныч, фамилью нашу возвысить хочу, потому как имею на то полное право…

Попов усмехнулся, опять внимательно поглядел на Тупольского и неожиданно прервал разговор:

— Ну, пора и на отдых. Завтра рано тронемся в путь. Дорога у нас еще длинная.

В конце июня экспедиция Попова прошла вдоль безымянного ручья, впадающего в Каштак, опять рыли шурфы, промывали песок, но ничего не нашли. Золота не было. Тронулись в обратный путь. Дни наступили жаркие. Донимал гнус. Люди пали духом. Поругивали втихомолку Попова. Золото… откуда ему в этих местах взяться? Да и зачем, спрашивается, золото Федоту Попову, состояние которого, нажитое на винных откупах, исчисляется в миллионах… Другое дело Тупольской — тому фамилью свою надобно возвысить. А Поповы и без того по всей Сибири известны… Но вот ведь не жалеет Федот Иваныч ни сил своих, ни средств — обошелся ему поход на Каштак в сто тысяч рубликов!.. А воротилися ни с чем. Другой бы вовремя себя окоротил, отказался от дальнейшего риска, а Федот Попов, отдохнув и поразмыслив, решил снарядить новую экспедицию, намереваясь на сей раз идти к отрогам Кузнецкого Алатау.

Опять долгий, изматывающий путь, гнус, непогодь, сомнения… Однако надежду не теряли. Все чаще стали поговаривать о близкой удаче; да и местные старожилы подтверждали: есть золото. Рассказывали: был случай, когда мужик с дальней заимки нашел самородок не меньше фунта. А в другой раз поведали: будто жил тут неподалеку, на берегу Бирюкуля, беглый мужик по имени Егор Лесной, жену похоронил и остался с дочерью вдвоем. Жена, сказывают, была у него красавица, а дочь и того краше. И было доподлинно известно, что Егор Лесной занимался тайной промывкой золота. Куда он его сбывал — никому не ведомо. Да и место, где он мыл золото, тоже никто не видывал. А знать об этом должна его дочь, потому как в последнее время ходили они вдвоем… Прошлой осенью Егор Лесной сгинул в тайге. А дочь его, неописуемой красоты девица, живет где-то не то в деревне Пихтачи, не то на заимке богатого крестьянина-промысловика, который, сказывают, не прочь женить на ней своего придурковатого сына…

Поначалу приняли это за сказку — наслушались за дорогу!..

Однако в деревне Пихтачи все выяснилось и подтвердилось: да, беглый мужик по имени Егор Лесной жил тут неподалеку, была у него дочь, которая сейчас на заимке, в семи верстах прямого ходу… Сказка сбывалась. Но когда явились золотоискатели на эту заимку и Фортунат увидел дочь беглого мужика Егора Лесного, почудилось, что сказка только-то и начинается.

— Зовут-то тебя как? — спросил он тихо, улучив момент.

— Елена, — ответила она, завораживая и вовсе сводя с ума голосом своим, взглядом, загадочной полуусмешкой. Светлые длинные косы, как два ручья, стекали по ее плечам.

Фортунат вдруг увидел у нее пониже шеи, в белеющей ложбинке, кровью опившегося комара… Первым желанием было — смахнуть, прибить комара, но рука не поднялась, казалось кощунством прикоснуться к этой таежной красавице, смотревшей на него насмешливо-строго, вызывающе…

Позже, когда Елена вела их к местам, где они с отцом нашли золото, Фортунат старался идти с ней рядом и взгляда своего не мог от нее отвести; должно быть, и ей было приятно его внимание, она вскидывала голову и улыбалась ему, только ему, Фортунату, и его будто обдавало горячим хмелем…

Шли долго. Место, которое указала Елена, было пологой песчаной косой, усыпанной ближе к реке щебенкой; остро торчали из воды щербатые камни, и река шумела на перекате, заглушая все остальные звуки. Отсюда Елена возвращалась, а Фортунату предстояло идти дальше. Он вызвался ее проводить — мало ли что может случиться в тайге, зверье всякое можно встретить… Елена засмеялась и возразила: иной человек в тайге страшнее зверя. Фортунат смотрел ей вслед. Тропинка виляла меж серых мшистых валунов, вздымалась на угор. Гудела внизу река, чернел вдали пихтач. На угоре Елена остановилась и помахала рукой. Подумалось, что ему, Фортунату, только ему помахала — и не прощально, а призывно… Фортунат зажмурил глаза, а когда открыл — угор был пуст, и сомкнувшийся поверху пихтач казался еще чернее, зловещее. Все! Фортунат, спотыкаясь о камни, пошел вдоль берега, песок и щебенка шуршали под ногами, остро впиваясь в подошвы сапог… Билась о камни, шумела река.

И не стало жизни Фортунату. Елена не выходила из головы, стояла перед глазами, снилась по ночам, виделась наяву… Как же ему теперь быть, куда от нее деться?

Экспедиция, продвигаясь вдоль Бирюкуля,