Фабель и Анна заняли столик в глубине кафе, как можно дальше от водителей, чтобы их разговор никто не мог услышать. Анна заказала себе хот-дог и кофе, а Фабель — сандвич и кофе. Когда они окончательно устроились, Анна положила прихваченную из автомобиля папку на стол и развернула ее так, чтобы Фабель мог прочитать лежавшие в ней документы.

— Пауле Элерс на время исчезновения было тринадцать лет. Если быть точной, то она пропала на следующий день после своего тринадцатого дня рождения. Сейчас ей было бы шестнадцать. В записке сказано, что она жила на Бушбергервег в Нордерштедте, и это соответствует действительности. Жила она в десяти минутах ходьбы от школы и, как следует из доклада Криминальной полиции Нордерштедта, пропала в какой-то точке данного десятиминутного маршрута.

Фабель раскрыл папку, и ему с фотографии улыбнулась славная веснушчатая мордашка. Совсем ребенок. Детектив помрачнел. Его мысли вернулись к телу на песке, к лицу и бесстрастному взгляду лазурных глаз. Он попытался мысленно сравнить образы Паулы-девочки и Паулы-девушки, уже достигшей половой зрелости. В структуре обоих лиц было много общего, но глаза, кажется, различались. Вполне вероятно, что это всего лишь обычное различие между свойственными ребенку элементами гермафродитизма и женственностью зрелой девушки. Кроме того, разве не способны три года лишь Богу известных страданий изменить черты лица? Глаза. Фабель так долго вглядывался в мертвые глаза девушки на берегу Эльбы, что они стали казаться ему живыми. И вот теперь эти глаза снова его беспокоили.

Прежде чем продолжить, Анна отхватила здоровенный кус сосиски. Говоря, она пальцем одной руки постукивала по документам, а другую руку держала у рта, чтобы крошки ненароком не упали на папку.

— Полиция Нордерштедта действовала совершенно правильно. Они восстановили весь ее путь домой. Не выйдя на ее след в течение месяца, полицейские придали делу двойной статус: «исчезновение человека» и «возможное убийство».

Фабель быстро просмотрел оставшиеся документы. Браунер, как и обещал, прислал полдюжины увеличенных фотокопий записки. Одна из копий была приколота к демонстрационной пробковой доске в главном офисе Комиссии, а другая лежала сейчас перед Фабелем.

— Примерно через год они возобновили следствие и допросили всех, кто проходил или проезжал в этом районе во время празднования дня рождения Паулы, — продолжила Анна. — И снова, несмотря на все усилия, местная полиция не узнала ничего нового. Следствие вел криминалькомиссар Клатт из уголовной полиции Нордерштедта. Я ему днем звонила, и он сказал, что целиком отдает себя в наше распоряжение. Он дал мне даже свой домашний адрес, на тот случай, если мы захотим заехать к нему после беседы с Элерсами. Как утверждает Клатт, там не осталось никаких следов и полиция не имела каких-либо перспективных версий. Сам он, правда, очень внимательно присматривался к одному из учителей Паулы… — Анна развернула папку, чтобы было удобнее читать, и, быстро пролистав присланный в Полицайпрезидиум доклад полиции Нордерштедта, продолжала: — Вот он… Герр Фендрих. Клатт признает, что никаких улик против Фендриха у него не было, но зато имелось подозрение или, вернее, внутреннее ощущение, что между Фендрихом и Паулой существовали какие-то особые отношения.

— Но ей же было всего тринадцать… — сказал Фабель, глядя на усыпанное веснушками личико.

На лице Анны появилась гримаса, призванная сказать: «Неужели вы этого не знаете?» Фабель вздохнул — настолько наивным или даже глупым было его замечание. После тех десяти лет, в течение которых он руководил специализирующейся на расследовании убийств командой, осталось очень мало человеческих поступков, способных его удивить. И в их число явно не входил педофил-учитель, зациклившийся на одной из своих юных учениц.

— Но конкретных фактов, способных подтвердить его подозрения, Клатт, видимо, не нашел? — спросил Фабель.

Анна отхватила от сосиски с булкой очередной кусок и отрицательно покачала головой.

— Он допрашивал его не один раз, — не прекращая жевать, сказала Анна, снова прикрыв рот ладонью. — Фендрих поднял шум, обвинив полицию в запугивании, и Клатту пришлось отступить. Объективности ради надо сказать, что за неимением ничего другого Фендрих был той единственной соломинкой, за которую хваталась местная полиция.

Фабель посмотрел в окно и увидел за стеклом освещенную автомобильную стоянку, а в самом стекле — отражение своего лица. На стоянку въехал «мерседес», и из него вышли мужчина и женщина лет тридцати. Мужчина открыл заднюю дверцу, из автомобиля выскочила девочка и сразу схватилась за руку отца. Это было привычное действие. Дети инстинктивно ищут защиты. Фабель повернулся лицом к Анне и произнес:

— А я не уверен, что это та же самая девочка.

— Что?

— Я не утверждаю, что это именно так. Я просто не уверен. Между ними есть различие. Особенно в глазах.

Анна откинулась на спинку стула и задумчиво постучала пальцами по губам.

— В таком случае, шеф, мы имеем дело с чудовищным совпадением. Если это не Паула Элерс, то мы обнаружили ее двойника. Или, скажем, человека зверски на нее похожего. Кроме того, существует тип, сунувший ей в руку имя и адрес. Это, как я сказала, совершенно немыслимое совпадение. А если я чему-то и научилась на нашей службе, так это не верить в совпадения.

— Знаю. Но как я сказал, здесь что-то не вяжется.

Дорога В-433 по пути на север в Шлезвиг-Гольштейн и далее в Данию проходит через Нордерштедт. Харкшайде находится к северу от городского центра, а Бушбергервег — чуть справа от В-433. Перед поворотом на Бушбергервег Фабель слева от дороги заметил полицейский участок. Он также обратил внимание на то, что школа, в которую ходила Паула, стоит чуть дальше по главной дороге и тоже слева. Для того чтобы добраться из школы домой, девочке каждый раз приходилось переходить через оживленную магистраль и некоторое время шагать вдоль нее. Где-то здесь ее и похитили, на одной из сторон. Скорее всего это произошло на стороне, ведущей к Гамбургу.

Все было так, как и ожидал Фабель. Ему показалось, что жилище Элерсов насыщено какими-то мрачными флюидами ожидания и страха. Сам дом был вполне заурядным. Одноэтажное строение типа бунгало с крутой крышей из красной черепицы. Такие дома можно увидеть повсюду, начиная от Нидерландов и кончая Балтийским побережьем, и от Гамбурга до датской Ютландии. Дом окружал безукоризненно ухоженный, но лишенный какого-либо намека на художественное воображение сад.

Фрау Элерс на вид можно было дать чуть за сорок. Такие же светлые волосы, как и у дочери, но за несколько десятилетий они успели слегка потускнеть. У нее был типичный облик северной немки из Шлезвиг-Гольштейна — светло-голубые глаза и преждевременно постаревшая под воздействием солнечных лучей кожа. Ее супруг, возраст которого Фабель определил лет в пятьдесят, казался весьма серьезным мужчиной. Он был высок и излишне худощав — schlaksig[1], как говорят в Северной Германии. У него были светлые волосы, почти как у супруги, может быть, лишь чуть темнее. Его глаза на фоне бледного лица отливали синевой, и казалось, что вокруг них залегли глубокие тени. Во время взаимного представления Фабель мысленно сравнил лица родителей с лицами девочки на фотографии и девушки на песке. Уловив какое-то едва заметное несоответствие, он снова встревожился.