– Зачем вы так, Михаил Алексеевич? – спросила Дарья, когда хозяин удовлетворенно отвалился на подушку.

– Это сложный вопрос, Дарья, – ухмыльнулся Кадков.

Дарья заплакала. Кадков снисходительно обнял свою прислугу, принялся успокаивать и раздел до конца. Осмотрев ладную фигурку домработницы, ее налитую, по деревенски надежную грудь, готовую выкормить с десяток малышей, и крепкие бедра, он подумал, что хоть ножки немного коротковаты, в остальном девчонка недурна. На вечеринку Дарья не пошла. Ночевать она осталась с хозяином. Через девять месяцев родилась дочка Верочка. Бравый пограничник в тот вечер так и не увидел предполагаемую невесту, но стал поводом для легенды о происхождении Веры.

Дарья Ивановна растила ребенка, продолжая работать у Кадкова. К ее обязанностям прибавилась еще одна – скрашивать одиночество хозяина. Михаил Алексеевич насчет их связи никаких суждений не высказывал. Разводиться он не собирался и каждые десять дней посылал Елене Платоновне в Ленинград безответные письма. Через три года, прослышав, что супруг выходит в большие начальники, мадам Кадкова сменила гнев на милость и вернулась к мужу с трехлетним Эдиком. Материнство характер Елены Платоновны не изменило. Воспитание сына Михаилу Алексеевичу пришлось всецело доверить своей домработнице. Скоро Эдик стал называть няню мамой Дашей.

Деревенская женщина относилась к ребенку хозяев как к барчуку. Она любовалась мальчиком и, как могла, баловала его. Когда Эдик подрос, Кадков компенсировал отцовское невнимание щедрой выдачей карманных денег. Парень рано пристрастился к выпивке и сексу. Ему нравилось щеголять финансовой мощью перед сверстниками. Учиться Эдику стало скучно. Его несколько раз выгоняли из школы, но Кадков старший начальственным звонком сына восстанавливал. К двадцати трем годам Эдик превратился в хлыща и пьяницу и даже не закончил десятилетку. Единственно, что он делал виртуозно, так это водил машину. К совершеннолетию отец подарил ему первую модель «Жигулей».

Женские проблемы Елены Платоновны с возрастом переросли в злокачественную опухоль. Операцию сделали слишком поздно, и Михаил Алексеевич овдовел. Эдик к тому времени получил в подарок от отца однокомнатную квартиру в кооперативном доме и жил отдельно. После смерти жены Кадков к Дарье Ивановне не подходил, хотя подсознательно женщина этого ждала.

Воспоминания прервал Доша. Пес завыл под окном. «Больно часто он в последние дни воет», – подумала Дарья Ивановна, ворочаясь в постели. Она закрыла глаза и попыталась уснуть.

Да, после похорон Елены Платоновны она втайне надеялась. Ведь Верочка его дочь. Неужели Кадков не испытывает ни к ней, ни к девочке никаких чувств? Дарья Ивановна не могла знать, что с возрастом для своего хозяина она потеряла всякую привлекательность. Михаил Алексеевич развлекался с эстрадными дивами и манекенщицами, а отцовские чувства выражал исключительно через кошелек. Эдик постоянно клянчил у отца. Про дочку Веру Кадков иногда вспоминал сам и, подозвав Дарью Ивановну, всовывал ей в руку две-три сотни. Казалось, что теперь ничего не мешало сделать их положение открытым и официальным. А начальнику потребсоюза и в голову не приходило жениться на деревенской бабе. Он оказал ей мужское внимание, когда его прислуга была по-девичьи свежа и соблазнительна.

Однажды Михаил Алексеевич уехал в Москву на совещание. Три дня хозяин пробыл в столице и вернулся с Соней Грыжиной. Генеральская дочь сразу прибрала хозяйство к рукам. Дарья Ивановна три дня поплакала, затем собрала вещи и уехала с дочкой в деревню. Родители ее умерли, но дом в Крестах сохранился. Дочка выросла, перебралась в Ленинград и приезжала только в отпуск. До школы внучка жила в деревне с бабушкой. А теперь стала большая и гостила во время каникул.

Эдик перевернулся и, выругавшись, захрапел. Дарья Ивановна посмотрела туда, где спал гость, и тяжело вздохнула. О несчастье с парнем Никитина услышала от людей, но что ее воспитанник убил отца – не верила. Она считала Эдика чуть ли ни своим сыном и жалела. Мальчик, не зная родительской ласки, кроме легких денег, превратился в набалованного эгоиста, но не в отцеубийцу. Дарья могла предположить, что Эдик убил кого-нибудь в пьяной драке. Он часто задирался и приходил с синяками, но поднять руку на отца?! В это Дарья Ивановна поверить не могла. И вот Эдик здесь. После тюрьмы его трудно узнать. Черты те же. Глаза изменились.

В сарае закукарекал Петька. «Скоро утро», – решила Дарья Ивановна, и, словно провалившись в яму, уснула. Разбудил ее душераздирающий крик внучки. Сломя голову, метнулась в сени. Девичий крик доносился с чердака. Дарья Ивановна схватила вилы и грузно поднялась по деревянной лесенке. Электричество ночью дали, и она включила тусклую лампочку, болтавшуюся на проводе. Перед ней в руках полуголого Эдика билась внучка. Ее питомец, рыча как зверь, мял девушку, пытаясь раздвинуть сжатые ноги. Дарья заголосила дурным голосом и ударила насильника плашмя по голове вилами. Эдик вскочил и двинул женщине кулаком в лицо. Дарья Ивановна лишилась чувств. Очнулась от боли. Глаз заплыл, и нестерпимо ныла голова. Дарья Ивановна со стоном приподнялась. Внучка лежала без движения с обнаженной грудью и широко раздвинутыми ногами. На ляжках девушки подсыхали разводы крови. Дарья Ивановна наклонилась к внучке и приблизила лицо к ее губам. Слабое дыхание говорило о признаках жизни. Бабушка припала к Валиной груди, стала лихорадочно прикрывать ее разорванной одеждой. Девушка застонала и открыла глаза.

– Что со мной? – спросила она еле слышно.

Дарья Ивановна прижала внучку к себе, и запричитала над ней, поглаживая девушку по голове.

– Не уберегла я тебя, дура старая. От зверя не уберегла! – Видно, Валя все вспомнила. Глаза ее покраснели и из них потекли слезы. – Поплачь, дитятко, поплачь. Будет легче, – успокаивала Дарья Ивановна внучку и плакала сама.

– Кто он, бабушка? – спросила Валя сквозь слезы.

– Зверь он. Теперь верю, что отца родного убил. Раз дитя не пожалел, значит, мог и отца, – ответила Никитина.

Они затаились, обнявшись на сеновале, и боялись спуститься в дом. Наконец Дарья Ивановна решилась.

– Пойдем, милая. Пока еще я тут хозяйка. Может, он и ушел уже…

Дарья Ивановна открыла дверь в горницу и увидела Эдика. Тот спокойно сидел за столом и протирал тряпкой какие-то железки.

– Ирод, что ты наделал?! – истошно закричала она. Страх ушел. Остались обида и гнев.

Эдик молча поколдовал с железками, и они в его руках превратились в вороненый пистолет. Направив дуло в сердце няни, Эдик заявил:

– Будешь орать – пристрелю. Девка мне твоя кстати. Спать хочу с ней. Я теперь пока не наверстаю, ни одну телку не пропущу. Знаешь что такое десять лет без бабы?! Станете кочевряжиться, пристрелю обеих.

Валя, стоявшая в дверях и слышавшая слова насильника, бросилась во двор, но ее ноги подкосила слабость от перенесенного. Валя упала. К ней подбежал Доша и стал лизать лицо. Эдик вышел на крыльцо и приказал:

– Иди в дом и не дури.

Валя не двигалась. Эдик спустился с крыльца, схватил Валю за руку и втащил в избу.