— Ты уж с этим поторопись. А то так и будешь одна.

Вообще у меня, конечно, удивительная ситуация. Если маму послушать, так она только за, чтобы я начала с кем-то встречаться. Проблема в том, что ей никогда не нравятся мои ухажёры. Стоит мне ее с кем-нибудь познакомить, и начинается ад. Теперь я умнее и решила держать свои потенциальные отношения в тайне.

— Угу…

— Даже тот подонок женился!

Подонком мама называет лишь одного человека. Давиного отца. Конечно, мой сын не знает, да я и сама стараюсь забыть, что он родился в результате насилия, которое я, слишком юная и неискушенная, даже поначалу не идентифицировала как таковое. Я же сама пошла с парнем в спальню? Сама. Сама его целовала? Сама. А то, что он сделал дальше, проигнорировав мое четкое «нет», я, наверное, тоже сама спровоцировала. Мне так ужасно стыдно было потом, так невыносимо страшно, что я никому о случившемся не сказала. Лишь когда живот стал расти… пришлось. Мама была в ужасе. Мама не могла понять, почему я с ней не поделилась, ведь мы были очень близки. А я не сумела дать ей хоть сколько-то внятного ответа. Хотя он был на поверхности — я просто не могла пережить того, что так сильно ее подвела. Мама предупреждала меня о том, как бывает. Она сто тысяч раз меня предостерегала, а я, получается, не послушалась, и случилось то, что случилось. Я стала позором семьи. Надо же — дочь прокурора, а родила в шестнадцать!

— Все когда-нибудь женятся.

— Надо было его посадить.

У мамы это просто идея фикс. Иногда мне кажется, что сложней всего ей было смириться именно с тем, что Валерка остался безнаказанным. Но тут бы даже ее прокурорские связи не помогли. Я слишком долго тянула с «признательными показаниями». Никаких следов насилия к тому времени не осталось. Да и не хотела бы я, чтобы мой ребенок узнал о некоторых обстоятельствах своего появления на свет. Так что случившееся не получило огласки. О своем отце Дава знает лишь то, что он был слишком молод, а потому не захотел принимать участие в его жизни. Не лучшие вводные для ребенка, но в нашей ситуации мы выбирали меньшее из зол.

— Что уж теперь, мам? Жизнь сложилась не худшим образом. Без Давы я ее даже не представляю.

— А я до сих пор не могу себя простить, что проглядела ту ситуацию. И это будучи рядом.

Ну, вот опять она за свое. Сейчас начнет известную песню о том, какая я неблагодарная, что уехала.

— Мам, ну я же все тебе объяснила. Нам с Давидом нужно расширять горизонты.

— А я что — против? Расширяйте, кто вам не дает?

Мать выключает конфорку. Плюхает мне в тарелку парующее рагу.

— Серьезно? Ты на меня больше не злишься?

— Я и не злилась. Просто не люблю, когда все так спонтанно!

— Мы несколько лет готовились к переезду, — возражаю я, приоткрыв от возмущения рот. В последние годы наши разговоры и впрямь крутились вокруг этой темы, просто мать, очевидно, до конца не верила, что я решусь так круто поменять жизнь.

— Готовилась — не готовилась, какая разница? — отмахивается мама. — Одной в чужом городе все равно очень тяжело.

— Это дело привычки.

— Может, и так. Ну, все равно, жизнь тут поди не сахар. Одни расстояния чего стоят. Попробуй везде успей. Короче, я подумала и решила, что одной тебе здесь не справиться.

Замираю, поднеся к губам ложку…

— В каком смысле?

— Я решила тоже переехать! Что мне одной там сидеть?

Ну, здравствуйте, блин! Нет-нет-нет, мама. Только через мой труп. Я тебя правда люблю. Очень-очень люблю, но ты же меня душишь, мама! Прекрати, пожалуйста.

— Это очень поспешное решение. У тебя там работа, подружки, теннис. Андрей Палыч, наконец. Он тоже переезжать будет?

— Ха! Думаешь, выбирая между дочкой и мужиком, я выберу последнего?

— Мам, ну ведь это твоя жизнь! Не мы. А как же работа? Тебе еще до пенсии несколько лет пахать!

— Да что, я себе перевод не оформлю?

— Ты говорила, это очень хлопотно и долго.

— Подниму связи, — отмахивается. И я буквально слышу, как в крышку моего гроба вбивается последний гвоздь. Связи у мамы такие, что если понадобится, ее переведут хоть в Моссад. В каких-то моментах это здорово играет нам на руку. Например, я бы в жизни так быстро здесь не развернулась, если бы не помощь пары-тройки нужных людей, которые то тут, то там подсобили. Но порой… А-а-а-а!

— Пожалуйста, не торопись принимать такое решение. Обдумай все. Мы же не на другую планету переехали. Зачем так перекраивать свою жизнь?

Уж не знаю, удается ли мне донести свою мысль до матери, но это максимум, на который я пока способна. Я так боюсь ее обидеть, что просто не могу действовать резче. Мама — мой кумир. Правда. Она во всем меня поддерживала и помогала, когда я родила. Несмотря на то, что я похерила все ее планы. Даже не смогла поступить в институт! А как? Когда у тебя маленький ребенок…

Под предлогом того, что устала, ухожу в себе. Спальни у нас две — моя и Давида. Плюс кухня-гостиная. Интересно, где мама планирует жить, если переедет? Ну не на моем же диване!

Чтобы отвлечься от этих панических мыслей, берусь за телефон. И, конечно, там непрочитанное сообщение от Бекетова.

«Бросай ты эти отношения. Со мной тебе будет лучше».

В голове мелькает картинка того, как я представляю качка своей маме. С губ рвется гаденькое хихиканье. Ага. Лучше, блин… Как бы не так.

ГЛАВА 4

Никогда не думала, что в этом сознаюсь, но присутствие матери вносит в мою жизнь массу неудобств. Спит-то она на диване в гостиной, которая, как я уже говорила, совмещена с кухней. Значит, кофе мне не видать до тех пор, пока Майя Ефимовна не проснется. Казалось бы, мелочь, а я горюю, ведь чашка латте с утра — ритуал, с которого начинается каждый день моей новой самостоятельной жизни. Я вообще, как оказалось, очень утро люблю. Это единственное время в сутках, когда мне никуда не нужно бежать. Когда можно остановиться и посвятить десять-пятнадцать минут себе. Сделать маску, заварить кофе и, с ногами забравшись в плетеное кресло, просто посидеть в тишине, наблюдая за тем, как просыпается город. Наверное, удивительно, что подобные открытия кем-то совершаются аж в тридцать один год, но