— Рассказывайте, — сразу потребовала я и по тому, как они переглянулись, я поняла. Пиздец.

 Мысленно я вернулась во вчерашний день. Даша, кричавшая мне, что-то про Нику. Смех участкового, который мне не верил, потом свет, музыка клуба, в который нас с Пашей с трудом пропустили. А потом…

Я прикрыла глаза. Твою же мать…

А потом Макар. Черкашин Макар, местный коллектор, мать его. Он потребовал минет, взамен чести ребят и моей по сути. Или минет или быть пущенной по кругу его прихлебалами.

Даже глупо думать, что я могла отказать, даже расписку потребовала, а потом выпила, чтобы все забыть.

 — Я звоню твоим родителям. — тихо проговорила я и сглотнула ком, понимая… Делала. В этот раз чуда не произошло. Я делала чертов минет незнакомому мужику, чтобы спасти одну никчемную вертихвостку, который дрочит профессорам за пятерки. — Я звоню твоим родителям! Пусть забирают тебя и делают человеком!

— Нет. Вася, постой! — сразу вскочила Ника. Она боялась этого больше всего. — Я все, что хочешь для тебя сделаю!

— Уже сделала! Спасибо! — закричала я, откинув одеяло, и хотела вскочить с кровати. Но ноги, предатели, подкосились и я с визгом свалилась на пол.

Тут же меня окружили «заботливые» друзья и стали помогать встать, но я оттолкнула помощь. Чувства стыда и унижения, которые я вчера залила градусом, мгновенно мною овладели и я, поджав трясущие губы, всхлипнула. Потом снова и снова, пока просто не согнулась пополам, взвыв от ужаса.

 Боже! Боже! Как шлюха. Отсосала у всех на виду, как шлюха!

Теперь все знают какая я, значит мне только умереть. Точно умру и пусть мой труп разберут на органы, всяко полезнее, чем жить, зная, что наделала.

 Лучше бы не пила, может быть бы запомнила чувство отвращения, которые наверняка возникло, когда я брала это в рот. Интересно, какое оно?

Нет, нет, мне неинтересно. Я забуду все это, так же как этот подонок наверняка забудет меня. Уже забыл. У него же сотни, таких как я.

Сволочь. Еще бы забыть, какая он красивая сволочь, как его глаза магниты так и манили в них взглянуть и утонуть в их черноте.

— Вася, — осторожно потрогала Ника мое плечо, а Даша даже подняла мое лицо за подбородок к себе.

Она была пухленькая, пугливая и очень добрая, а ее желание всем помогать, вне зависимости от их желания добавляло ей индивидуальности.

— Ты сделала все правильно. Никто из нас тебя не осуждает. И никто кроме нас, никогда не узнает, на что тебе пришлось пойти ради этой сучки…

— Эй!

— И там никого не было, кроме вас двоих, — сообщил Паша.

— Точно, точно, — покивала Ника и осторожно улыбнулась, а потом прижалась лбом к моей груди. — Я заигралась, ты права. Я буду лучше, обещаю. С этого дня ты видишь перед собой новую Веронику Томилову.

— Главное в монастырь не уйди, — усмехаюсь я.

— Наши профессора не переживут этого, ты же фактически спасаешь их от спермотоксикоза! — торжественно произнесла Даша и мы все засмеялись. Кроме Ники, которая показала Даше язык и снова посмотрела на меня.

— Простишь меня? Когда-нибудь…

— Если только когда-нибудь, — улыбаюсь уголком рта и поворачиваюсь к Паше, мельком осматриваю нашу убогую комнатушку, с ляпистыми обоями и фотографиями на единственном столе у окна.

Не хочу спрашивать. Очень не хочу, но слова сами собой вырываются из недевственного рта.

— Он всех выгнал?

— Ага, после того как ты начала петь хвалебные оды его члену.

— Что?! — ахнула я и тут же спросила. Язык бы мне отрезать. — Было чему петь?

— О, да. Совершенный мочеиспускательный аппарат, — произнес он пафосно, и я понимаю, что он передразнил меня. Закрываю лицо ладонями и качаю головой.

— Стыдоба.

— Да, не. Было забавно, а потом…

— Расскажешь мне потом, когда почищу зубы и смою с себя… — его взгляд. — Всю эту гадость.

— Вот и правильно, а я пока поглажу твои вещи. Хочешь? — услужливо произносит Ника и берет мою любимую милитари кофту.

— Ан, нет, — выхватываю. — Ты сначала пойти с какой стороны брать утюг. Лучше свари мне кофе. Надо чем-то перебить этот мерзкий вкус.

С этим я беру свою косметичку, полотенце и иду к двери.

Иногда я все-таки жалею, что не стала жить у Давида, или на квартире, что он предлагал мне снять. Сейчас бы принимала душ, как человек, а не шла в студенческую душевую.

Открываю двери, слушая какую-то шутку Паши, и усмехаясь, ставлю ногу за порог.

Вскрикиваю, потому что оказывается врезаюсь в стену. Или не стену.

 Больно у нее специфический аромат. Больно знакомый. Знакомый до боли.

Не может быть.

 Поднимаю голову и тону.

Во взгляде, в усмешке, в человеке, которого здесь быть не должно. Точно так же как меня не должно было быть вчера в его клубе. Он смотрится здесь настолько несуразно, как аристократ в свинарнике, в своей синей шелковой рубашке и фирменных брюках.

В глазах неожиданно щипит. Поджимаю губу, закрывая за собой двери комнаты, в которой наступила гробовая тишина.

Я ведь даже улыбаться только что начала, я ведь жить хотела начать, а он приперся. Издеваться собрался? Сказать, что его расписка ничего не значит, или может быть сказать, что я недостаточно глубоко сосала?

— Я не знаю, что вы здесь забыли, но общежитие не место для таких, как вы! — твердо говорю я, и не глядя на резко вытянувшееся лицо обхожу его по кругу, как опасного зверя.

Почему собственно, как?

Резкое движение руки, как бросок змеи и вот я уже прижата к его твердой груди.

— Что вы хотите? Мне кажется, что я отдала вам все, что могла, — шиплю в его лицо, невольно чувствуя как предательски ноют соски. Эй, вы там! Он преступник и шантажист! Какое к черту возбуждение, уж точно не к такому как он это испытывать!

— А мне кажется, у тебя есть, еще очень многое, чтобы я мог забрать… — вкрадчиво шепчет он и буквально вдавливает меня в себя, тянется к губам, но я резко отворачиваюсь.

Щеку обжигает поцелуй и меня почти парализует. И именно это внезапное помутнение рассудка, и узел внизу живота придают мне сил его оттолкнуть.

Что еще за номера! Тело, алло! Пилотка мозгу не товарищ!

— Не для вас моя ягодка росла, — сразу восклицаю я и отбегаю, но тут вижу, что первый студент выбрался из берлоги.

 Понятно. Суббота. Сейчас все проснуться и увидят его здесь, а потом по институту пронесется слух о том, что я общаюсь со всякими странными типами. Сколько ему лет? Судя по лицу под тридцать, судя по поведению пятнадцать.