— Анабелла рассказала мне о постигшем вас недавно горе, — тактично прервал ее Эдвард Найт —Вам, должно быть, очень одиноко. Простите.

— Сейчас уже легче. Тони мне сам Бог послал. Он всегда меня подбадривает, если я начинаю хандрить.

Эдвард Найт опять понимающе улыбнулся. — Это потому, что он не любит пасмурных лиц.

Дженни улыбнулась в ответ.

—Значит, он хочет, чтобы для него всегда светило солнце.

Отцу понравилось столь меткое замечание.

— Свет-то уж точно должен быть. А как иначе ему рисовать?

Они дружно рассмеялись, глядя на Тони.

— И что вы там про меня болтаете? — спросил тот, заметив их внимание к себе.

— А то, что я очень рад видеть тебя дома, — невозмутимо ответил отец. — Даже если для этого пришлось ждать до Рождества.

— Зато какой подарок получился, папа. Прямо бальзам на твое старое сердце. А лучший подарок для души, я думаю, это музыка. Я принесу гитару, Дженни?

— Тони, нет! — поспешно возразила она.

— Но разве Рождество бывает без рождественских гимнов, — начала настаивать Анабелла Найт, делая незаметные знаки сыну, который, впрочем, и без них уже умчался.

— В таком случае поют все, — заявила Дженни, испугавшись, что ей придется выступать перед этой талантливой семьей.

— Только без меня, — со смехом сказал Питер. — У меня голос ломается.

— Никаких отказов, — решительно возразила Дженни. — Для нас самое главное, чтобы было от души.

— Дженни права, Питер, — сказала Анабелла, — сегодня не может быть никаких возражений.

В конце концов они спели все вместе, предварительно угостившись рождественским пуншем, который Эдвард Найт приготовил с добавлением изрядной дозы алкоголя. И уже совсем поздно вечером Дженни уговорили спеть соло. Она чувствовала себя такой счастливой, что уже не волновалась за свой голос. Роберт еще не вернулся, а остальные готовы были наслаждаться ее пением, пусть и непрофессиональным.

Миранда попросила исполнить “Маленького барабанщика”, а Питер вызвался отбивать ритм на ударных. Не боясь быть услышанной истинным знатоком, Дженни пела, стараясь передать всю глубину своих чувств.

Стихли последние аккорды, в комнате воцарилась тишина. Дженни подняла глаза и увидела, как в комнату входит Роберт Найт. На мгновение их глаза встретились. Дженни показалось, что сердце ее сначала остановилось, а потом бешено забилось, словно пытаясь наверстать секунды бездействия.

— А, Роб, привет — обратился к нему Питер.

Тут заговорили все.

— Удачно прошла программа? — спросил отец.

— Нормально, — кивнул Роберт.

— А у нас своя программа, — похвасталась Миранда.

— Я уже слышал, когда вошел.

— Ну? — спросил Тони.

— Что, “ну”?

— Ну, ты же слышал, как Дженни пела.

Роберт с улыбкой повернулся к ней.

— У вас очень приятный голос, Дженни. Мне понравился последний куплет. Больше я ничего не слышал.

Не лез бы уж со своей похвалой, устало подумала Дженни. Роберт Найт пытается быть тактичным. Она знала, что ее голос не годится для эстрады, и не ждала от него восторгов, но в какой-то миг ей захотелось произвести на него впечатление.

— Тогда считай, ты ничего не слышал, — самоуверенно заявил Тони. — Спой еще, Дженни. Докажи ему.

— Тони, я думаю, твой брат за сегодня уже достаточно наслушался гимнов, — тоном, не терпящим возражений, ответила она.

— Не отказывайтесь, Дженни, — мягко попросила Анабелла. — Пусть Роберт тоже посмотрит. Иди, садись сюда, Роберт.

Она придвинула к себе стул и, пока ее сын усаживался, вновь обратила свой взор на Дженни. Девушка с трудом подавила в себе желание отказаться. Все-таки это было бы нелюбезно по отношению к хозяевам. Она заметила, как Роберт опустился на стул со страдальческим видом. Остатки упрямства подсказали ей гимн, который она в первый и последний раз исполнит перед этой аудиторией.

— Ну, вы меня совсем загнали в угол, миссис Найт. Тогда вы, наверное, не будете возражать, если я исполню одну из моих собственных вещей. Мой отец очень любил старинные австралийские баллады и даже меня назвал в честь героини одной из баллад Генри Лоусона “Пожар на ферме Россов”. Это довольно длинная песня, так что наберитесь терпения. Я пела ее для папы в прошлое Рождество и хочу, чтобы она прозвучала и сегодня.

Не дожидаясь ответа, она взяла первый аккорд и запела. Под струнами гитары ожила история многолетней вражды между скваттером (скваттер — скотовод, арендующий необработанные участки земли.) Блэком, чьи земли были незаконно отобраны, и фермером Россом, который занял их. Голос Дженни зазвучал еще нежнее, когда она рассказывала о любви между сыном Блэка и дочерью Росса. Сцена пожара в буше, который разгорелся как раз накануне Рождества и стал угрожать запасам пшеницы фермера, была полна высоких напряженных нот. Резкое стаккато подчеркнуло драматичность ситуации, когда Роберт Блэк просит своего отца оказать помощь соседям и получает решительный отказ.

И, казалось, гитара заплакала от печали и безысходности, повествуя о тщетных попытках Роберта и Росса остановить огонь. Волнующий момент приезда скваттера со своими помощниками, который смягчился и привел своих работников, чтобы предотвратить неминуемую гибель героев, был исполнен в быстром крещендо. Дженни торжественно и радостно спела последнюю строфу:

Когда ж пред ними отступил

Огня ревущий шквал,

Сомкнул ладони дружбы пыл,

И был день Рождества.

Стихли последние аккорды, наступила тишина. Волнение душило Дженни, и она не смела поднять глаза. С горечью вспомнила она, с каким удовольствием отец слушал эту песню. Она не видела, как Эдвард Найт обменялся взглядом со старшим сыном. Затянувшееся молчание прервал Питер,

— Ну Дженни! Это просто потрясающе! — оживленно заметил он.

— Спасибо, Питер, — ответила она, проглотив навернувшиеся слезы.

— Прекрасно, просто прекрасно, — выдохнул Тони. — Почему ты ни разу мне не спела ее, Дженни?

— Мне казалось, эта песня неинтересна другим, — негромко ответила она.

Роберт молчал. Она взглянула на него, желая угадать его мысли. Сначала ей показалось, что он вроде бы ошеломлен, но тут он слегка покачал головой, и ей стало ясно, что это полный провал. Надо быть дурой, чтобы мечтать о высокой оценке со стороны человека, привыкшего работать с профессиональными певцами. Она прекрасно знала свои возможности, и все же его молчание вдвойне обидело ее. Эта песня многое значила для нее, она вложила в нее всю себя. Но все оказалось напрасно.

— Спасибо, Дженни, — сердечно произнес Эдвард Найт. — Отец ваш, должно быть, очень любил слушать, как вы поете. Мне тоже очень понравилось.