Пара секунд уходит на то, чтобы умножить дважды два и понять, что несёт этот хмырь. Снова досадливо морщусь, вспоминая рыжую, и врезаю свой кулак в челюсть парня.

Тот стонет и падает на задницу. Я хватаю его за модную рубашку, вырывая с корнями пару пуговиц, поднимаю и припираю к стене:

– Хочешь узнать, так ли я крут, как хочу казаться, петушок? Так пошли на улицу. Струсишь?

– Сам хотел это предложить, – выплёвывает он.

Я усмехаюсь и швыряю его вперёд, тут же подталкивая в спину к выходу. Парень спотыкается, едва не падает и воровато оборачивается на меня. Затем пытается выпрямить спину, чтобы не казаться напуганным перспективой драться со мной. И это ему ещё неизвестно о парнях на улице и о том, что они ему приготовили.

Ночной воздух освежает кожу и рецепторы от затхлых ароматов алкогольных паров и человеческого пота. А затем его прорезает болезненный стон мажора. Он сгибается пополам от неожиданного удара в живот, но умудряется остаться на ногах. Кир ухмыляется мне и перехватывает биту, что протягивает ему один из парней, вышедших из-за мусорных баков. Замахивается ей и бьёт едва успевшего распрямиться бедолагу по коленной чашечке. Тот хватается за ногу и орёт благим матом, захлёбываясь в собственных соплях.

Кир протягивает биту мне и кивает пацанам, чтобы те схватили и обездвижили жертву.

Я недоумённо поднимаю бровь и спрашиваю:

– Он не сможет защищаться?

– А тебя это смущает?

Пьяный и беззащитный – зашибись.

– И избить его должен именно я?

– Остальные уже давно в деле, – скалится он.

– Тогда обойдусь своими силами, – хмыкнув, игнорирую я биту и наношу первый удар.

* * *

Домой я возвращаюсь через пару-тройку часов – пришлось зависнуть с парнями, чтобы отметить моё крещение. Пользуюсь задней дверью, стараюсь не шуметь, поднимаясь на второй этаж, и иду в кухню. Голова неприятно гудит от дешёвого пойла, но выбора не было – пришлось пить, хоть я и старался как можно реже прикладываться губами к стакану. Хорошо, что в последний момент решил ехать в Гранж не на байке – как чувствовал, что не стоит.

Включаю свет, прохожу к шкафу с медикаментами и выуживаю из аптечки бутылочку с перекисью и пачку ватных тампонов. Костяшки пальцев всё ещё жжёт, пусть и алкоголь в крови немного притупил боль.

Бить того, кто не способен защититься…

Паршиво, да. Но именно так работают эти парни. Именно так я смог попасть в компанию к ним. И не хрен попусту убиваться угрызениями совести, сам знал, на что иду.

Бросаю на стол перекись и вату и поворачиваюсь к раковине, чтобы смыть засохшую кровь. Свою. Чужую я смыл сразу, как только с делом было покончено.

За шумом воды не слышу шагов Риты и напрягаю плечи, когда она говорит со стороны холодильника:

– Только вернулся, Сав?

– Да.

– Где был?

Наблюдаю, как она достаёт из холодильника бутылку молока, ставит её на столешницу и подходит ко мне, чтобы достать из шкафа кружку.

Вид у девушки не самый лучший: глаза воспалены от слёз, волосы растрёпаны, халат, накинутый на плечи, – шиворот-навыворот.

– Не можешь уснуть? – спрашиваю я, когда она берёт кружку, прижимает её к груди и смотрит на меня пытливым взглядом, не торопясь отходить.

– Не после такой новости.

Да.

Отворачиваюсь, закрываю воду и просушиваю руки кухонным полотенцем.

Рита вздыхает и возвращается к молоку:

– Что с костяшками, Сав? Нам стоит беспокоиться?

Я сажусь за стол.

– Тёплое молоко – полная хрень, знала? – усмехаюсь я, глядя, как она открывает микроволновку и ставит в её жерло кружку с молоком.

Рита хлопает дверцей, включает таймер и поворачивается ко мне, скрестив руки на груди:

– Это зависит от того, во что верить. Во что ты ввязался?

Я молча откручиваю крышку с перекиси и заливаю шипящей жидкостью костяшки левой руки. Морщусь. Поднимаю глаза на Риту и говорю:

– Всё под контролем, ладно?

Рита пытает меня изучающим взглядом до того момента, пока микроволновка не перестаёт шуметь, пронзая воцарившуюся тишину противным писком.

– Ладно, – отворачивается Рита, чтобы взять своё тёплое молоко.

Она проходит к столу, садится на диванчик, поджав одну ногу под себя, и подхватывает бутылочку с перекисью:

– Дай свою руку.

Усмехаюсь, отбрасывая сырой тампон, и протягиваю к ней левую руку. Рита делает всё осторожно и аккуратно, напоминая о тех временах, когда она так же обрабатывала мои ссадины по всему телу, полученные в результате учёбы езды на мотоцикле. Мы молчим. А через минуту в глазах Риты появляются слёзы.

– Сав… Какая…

– Нет, Рит, – останавливаю я её, отнимая руку. – Не впутывай меня.

– Просто…

– Это ваше с Денисом дело, ладно?

Я встаю, быстро прибираю за собой и иду на выход, но в проходе останавливаюсь и бросаю взгляд на девушку. Нет – женщину, ведь она мать, пусть и не выглядит на свои тридцать четыре года.

Рита опирается на стол и прячет лицо в ладонях. Её плечи дрожат от тихих рыданий.

Отворачиваюсь и иду в свою комнату.

Это пройдёт. Жить семнадцать лет в ожидании чуда и обрести его в один миг – задача непростая. На осознание потребуется время. И терпение. Много терпения. Потому что ещё не известно, как покажет себя это чудо.

Не к месту вспоминаю сегодняшнего изумрудника и, пнув подвернувшийся под ноги кроссовок, с размаху падаю на кровать. Закладываю за голову обе руки и всматриваюсь в диск белесой луны за окном.

Видел, говоришь, меня у дома рыжей? И даже запомнил. Где он тогда был? В соседнем доме? Живёт там или заходил в гости к другу-мажору?

Чёрт, Изумрудная волна по количеству жителей тянет на хороший городок. Впрочем, так оно и есть. Недоступное простым смертным место, где собралось большинство толстосумов нашего города-миллионника. Оккупировали близлежащие пляжи для своих развлечений, отстроили рядом торговый центр. Даже школа для дорогих деток своя – элитная, чтоб её. И несмотря на всё это я-таки нарвался на двух изумрудников, с которыми по случайности сегодня имел дело, в одном месте.

Судьба-злодейка, да?

Да.

Переворачиваюсь набок и сбрасываю с ног кеды. Сна ни в одном глазу. Вспоминаю мать. Её строгие выговоры, когда я возвращался домой вот так же поздно. Правда, разбиты у меня были не костяшки, а нос. Или подбит глаз. Тогда я ещё не бил в ответ. Получал своё и уходил. Назло отцу. Тот в редкие визиты домой уверял меня, что настоящий мужик бьёт первым. Что ему в принципе свойственно насилие. Вроде как иначе ты вовсе не мужик, а слабая девчонка. Я доказывал обратное. Пытался разрулить конфликты при помощи мозгов и нужных слов. Получалось не всегда, да. Но мама, отчитав меня, всегда после говорила, что гордится мной.